Эркюль Пуаро согласился:
– Да и свидетели во время процесса говорили, что жили они как собака с кошкой.
– Вот в этом-то и состоит самая обманчивая сторона всех показаний. Конечно, Эмиас и Кэролайн ссорились, говорили друг другу оскорбительные и жестокие вещи, однако никто не попытался понять, что им нравилось ссориться. Именно так. Это был стиль их жизни. Оба обожали драмы, эмоциональные сцены. Большинство людей их избегает, жаждет покоя, но Эмиас был художник, ему нравилось кричать, угрожать и вообще быть грубым и злым. Эмиас принадлежал к той категории людей, которые, не находя запонку, с криком переворачивают весь дом. Возможно, это звучит удивительно, я понимаю, но непрерывные раздоры и примирения были для них своего рода развлечением. Если бы меня не заставили уехать и позволили дать показания, я рассказала бы все это. Хотя не думаю, чтобы кто-то поверил мне. К тому же в то время это не было настолько ясно для меня, как теперь! Мне это было известно, но я еще недостаточно все осознала и не готова была высказать. – Она посмотрела Пуаро прямо в глаза. – Вы понимаете, что я хочу сказать?
В знак согласия Пуаро кивнул головой:
– Понимаю и верю, что все это вы говорили мне чистосердечно. Но позвольте спросить вас, мадемуазель Уоррен: какими были в те дни ваши личные чувства?
Анджела Уоррен вздохнула.
– Главным образом – растерянность и бессилие. Это казалось фантастическим кошмаром. Кэролайн арестовали тремя днями позже, как мне кажется. Я еще вспоминаю свой гнев, свою немую злость и свою детскую веру в то, что все это только дурная ошибка, все, мол, наладится. Кэролайн страшно беспокоилась обо мне. Она всячески ограждала меня от этой истории. По ее требованию мисс Уильямс почти сразу же отвезла меня к какой-то родне. Полиция не возражала. А потом, когда выяснилось, что надобности в моих показаниях нет, меня отправили за границу. Я не хотела ехать, но мне объяснили, что она очень беспокоится за меня и что это необходимо. – Анджела остановилась, потом прибавила: – Я поехала в Мюнхен и была там, когда… когда огласили приговор. Мне даже не удалось увидеться с Кэролайн – она ни за что не хотела. Мне кажется, это единственный случай, когда она не поняла меня.
– Вы не должны так говорить, мадемуазель Уоррен. Визит в тюрьму может произвести ужасное впечатление на молодую и чувствительную девушку.
– Возможно… – Анджела Уоррен встала. – После оглашения приговора сестра написала мне письмо. Я никогда никому его не показывала. Но считаю – сейчас стоит его показать. Возможно, оно поможет вам понять, каким человеком была Кэролайн. Если хотите, можете его взять, чтобы показать Карле.
