Девушка выбежала из очереди. Я вылез из будки.
– Вы уходите? – спросила она.
– Да.
– Я хочу вас увидеть еще раз, – сказала она.
– Вот еще. Зачем? – сказал я.
Она кинулась к наклонному столу и ручкой написала на промокашке. Вернулась и протянула мне руку, как будто милостыню просила.
Я посмотрел на красную, детскую еще совсем руку и понял, что это она мне протянула руку помощи.
Я взял промокашку и сунул ее в карман. Я протянул ей руку, но она убрала свою.
– Нет. Не буду прощаться, – сказала она. – Позвоните, когда захотите. Даже можно ночью…
Я кивнул и вышел.
Она глядела мне вслед, когда я проходил мимо окон почты.
Нет, я, конечно, не позвоню. Нашли дурака! Что я, враг себе? Нет, я себе не враг.
Я бы, конечно, не пошел на свидание, но этому предшествовали чрезвычайные события у нас в лаборатории.
Когда я вошел в лабораторию, Митина команда праздновала победу. На опущенном кульмане стоял коньяк, а в вытяжном шкафу – тарелка с дорогобужским сыром, запах которого все равно заполнял лабораторию.
– Надеюсь, вы не против? – спросил Митя.
– О нет, – сказал я. – Нисколько. Но стоит ли, пардон, гадить в лаборатории?
– Никто не гадит. Проще – хотите выпить? – спросил Митя.
– Только на нейтральной почве.
– Хорошо. Пошли в беседку.
Мы пошли в беседку.
Нашу фирму строили недавно. Это огромное здание с зарешеченными окнами нижнего этажа. Оно стоит на пустыре, заваленном строительным мусором. За пустырем – сарай для несекретного оборудования – бочки с цементом рваные покрышки и сиплый кот, который хотя и не пьет, однако ест любые закуски. Скоро беседку сломают, но сейчас это место для лицейских пирушек и круговой чаши в нерабочее время. За беседкой – шоссе и огороды. Вдали Москва.
Все бы обошлось, наверно, если бы Митя не взялся нас поучать. Нас, это Памфилия, меня и Анюту. Панфилову я позвонил по телефону, Анюта сбегала за боржомом. Анюта – мой самый большой друг. Ей восемнадцать лет, она работает у нас курьером и учится на учительницу в педагогическом техникуме.
– Давай, давай, – сказал я, выслушав Митины поучения. – Произнесем тронные речи.
Мне давно уже хотелось потолковать с Митей по существу.
– Долой школярство! – сказал Митя. – Я кончил.
В его устах это означало – долой фантастику. Ученый Митя считает фантастику ликбезом, то есть детским уровнем мышления.
Помнится, был спор насчет физиков и лириков – кто лучше? Формула неточная. Этот спор о нравственном идеале и о методе творчества.
