Рен ударила лапой подкравшуюся со спины навь, и та уползла прочь, злобно шипя. Следуя ее примеру, Лукаш поднял меч и снес голову чудовищу, оказавшемуся слишком близко.
– Я возьму навей на себя, – продолжил Волчий Лорд. Он расстегнул верхние пуговицы мундира и оторвал от рубашки кусочек пропитанной кровью ткани. – Возьми.
Он опустил руку, и Рен зажала обрывок ткани в зубах.
– Что это? – пробормотала она, ощущая на языке металлический привкус его крови.
– Тебе нужно совершить обряд крещения, – объяснил он. – Ты же королева, а значит, у тебя есть все полномочия. Просто скажи: я крещу тебя. Или что-то в этом духе. Так ты спасешь ее душу.
– Кре… щу? – повторила Рен. Она понятия не имела, что это значит.
Лукаш отступил, вставая между ней и стаей чудовищ. К нему присоединился Чарн.
– Это сработает, – бросил Волчий Лорд из-за плеча. – Поверь мне.
Его рубашка и мундир были насквозь в крови. Кожмар и Фелка пришли на подмогу: их человеческая одежда заметно выделялась на фоне поверженных белых тел. Шестеро живых против тысячи мертвых, часть из которых впервые обрела вечный покой.
Рен повернулась к мужчине и его дочери, которые затерялись в своем призрачном мире и даже не замечали войны, развернувшейся вокруг них. Якуб даже не моргнул, когда перед ним возникла огромная рысь. Его затуманенные глаза смотрели только на дочь.
Рен обратилась к девочке:
– Малышка…
Ребенок повернул к ней заплаканное лицо. Рен нервно сглотнула, но не отступила. Усмирив свой страх, она ткнулась носом в щеку девочки. Ее кожа была холодной, как сталь. Вокруг них кричали и умирали нави.
Рен почувствовала на своей шкуре детские пальчики, и маленькая навь погладила ее за ушами.
– Ты не можешь здесь остаться, – сказала рысь. Она и сама не знала, зачем говорит это. – Твой отец очень тебя любит.
Девочка вернулась к отцу и обвила его шею руками. Маленькие плечики сотрясались в беззвучных рыданиях. К собственному удивлению, Рен почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Рыси не плачут в отличие от людей.
– ПОТОРОПИСЬ! – крикнул Лукаш.
Рен все еще сжимала в зубах кусок ткани. Она бросила его на землю и прошептала:
– Своей королевской властью я освобождаю тебя от бремени этого мира, – слезы жгли глаза. – Я крещу тебя, дитя. Ты свободна. Иди домой.
Запах крови и гниения начал отступать, а пронзительные крики затихли, уступая место тишине. Рен смотрела, как плачут отец с дочерью. Вдруг мертвенно-бледная девочка вздрогнула и растворилась в воздухе. Якуб остался один. Все еще сидя на коленях, он склонился вперед и прижался лбом к покрытой серебром земле. Даже не видя его лица, Рен знала, что он плачет.
