***
— Сявый, ты?
— Глен! Здрасьте-мордасти.
Гусявин со стуком поставил кувшин с пивом на стол, за которым сидел Глинский. В пивбаре «Садко», прозванном в народе «На дне», было так накурено, что в дыму, как в лондонском тумане, угадывались лишь контуры предметов. Однако друг друга давнишние знакомые срисовали безошибочно.
— Не возражаешь, Глен, если я с тобой покалякую за жизнь нашу скорбную?
— Прилуняйся.
— Пейте пиво пенное — будет морда охрененная, — продекламировал Сявый и отхлебнул из кувшина. — Давно не виделись. Где был, что видел?
— Вышел в прошлом году.
— А я в этом. Покорение Ермаком Сибири. Ты где куковал?
— В Коми.
— Считай, что дома. А я в Иркутской области. Мебельный комбинат. Натруживал мозоли на моих артистических руках.
— Ну и как тебе возвращение?
— Тут на воле натуральный психодром. Все кувырком.
— В этом вся прелесть. Ты еще не расчухал.
— Расчухаю. Весь мир будет лежать у моих ног.
— Ты всерьез в это веришь?
— Когда вышел из зоны, вдохнул воздух свободы — верил. Первые десять минут.
— Чем хочешь заняться?
— Поглядим — увидим. Не в воркеры же на резиновый комбинат идти. Арбайтен унд копайтен — нет, браток, это не моя стезя. Присмотрюсь, приценюсь, а потом мир вздрогнет от моей тяжелой поступи.
— Где устроился?
— Не к бабке же своей идти на десять коммунальных метров. Прописался там, а так пристроился к одной мамзели. Мечта поэта — нежна, тонка, возвышенна и обожает твоего покорного слугу… Видишь, куртка новая. Вместе выбирали. А она платила. Я не мог обидеть и отказать ей в возможности сделать мне подарок.
У Гусявина на самом деле налаживались дела с библиотекаршей. В первый визит он сумел произвести впечатление, был сдержан, в меру задумчив и грустен, остроумен, но не навязчив. Она заглотнула наживку. «Одинокая женщина — забава, игрушка и прихоть в чужих руках», — говаривал Штепсель, а он уж понимал в одиноких женщинах: значительная часть его воровской карьеры была связана с ними.
— Никак в брачные аферисты подался, Слава?
— Это звучит вульгарно. А вдруг у меня любовь? Вдруг свет ее лучистых глаз пробудил во мне дремлющие добродетели?
— Трепаться ты завсегда горазд.
— У тебя-то как дела?
— С бабами тоже неплохо. С бабками хуже.
Прошел месяц с того момента, как Медведь ткнул Глена мордой в грязь. Дела его с каждым днем были паршивее и паршивее. Чем заняться? Наркотой? Не самому же на рынке стоять — там своих желающих достаточно, быстро желание отобьют. А приторговывать партиями — тут ему кислород перекрыли. На работу пойти, бизнесом заняться? Как Брендюгин — в «челноки»? Грязные вагоны, теснотища, заплеванные и запущенные вокзалы, мешки с товарами, рынки. Поищите других идиотов. В торговлю и предпринимательство пойти здесь, в городе? Так он ничего не умеет, нет у него коммерческой жилки. А в фирме кому он нужен со столькими судимостями. Есть фирмы, правда, куда без судимостей не берут, но после того, как с Медведем полаялся, шепоток прошел, что с ним лучше не связываться, слишком он ненадежный.
