— Достигать решил! — ударив по колену, воскликнул Буськин. Изо рта его полетели крошки.
— И чего ты все жуешь, Ефим? — поморщился Хомутов. — Даже людям слушать мешаешь.
— Колбасу, — захохотал Буськин, довольный тем, что привлек всеобщее внимание. — Такая прочная попалась, спаси бог! — он сыто поцыкал зубами, вытер рот рукавом и добавил снисходительно: — Стреляй дальше, Хомутов. Колбаса, слава богу, кончилась.
Но разметчик молчал, то собирая в кулак свою ватную бороду, то распуская ее веером. Так, с бородой, зажатой в кулак, и глядя в пол, он сказал негромко и словно бы не к разговору:
— Ежели какая мечта ляжет человеку в душу — конец! Заболеет этим человек. Я так считаю.
Москвич удивленно и с интересом посмотрел на старика, но ничего не сказал. А Хомутов снова заговорил, обращаясь только к москвичу, но зная, что его слушают все.
— Вы думаете, после такого прорыва Илья Романыч руки поджал? Борони бог! Он в область кинулся. С кем он там разговор-беседу вел — не знаю, а врать не хочу. Но вернулся он из области не один, а с представителями. Пошли представители по болоту, смотрели, щупали, как цыган лошадь, а потом говорят: «Торфу здесь много. А ежели обмерить и вывесить болота до конца, то и еще более найдется. Но он нам не к месту, потому что в план наш не вошел».
— Не под кадрель им, ишь ты как! — ядовито пропела вдруг пожилая женщина в мужском нагольном полушубке и в белом ситцевом платке, повязанном по-старинке, «конёчком». — Не вошел в их план!
— Верно говоришь, кума, не под кадрель! — подхватил живо Хомутов. — Илья Романыч с ними в спор: — «Не вошел, так введите!» — «Не имеем права. План — закон!» — «А какой это закон, чтобы народное добро псу под хвост?! Берите торф!» — «Не возьмем! Без плану не возьмем!»
— Бюрократы, черти! — сказал негромко, но зло Шварц.
— Правда твоя, Иван Эдвардыч, в них вся и суть, — закивал разметчик. — И скажи на милость, сколько с ними ни борются, а их все невыгребная яма. Илья Романыч так их и обозвал — «тухлыми бюрократами».
— Много шума из ничего, — презрительно сказал Стеблин.
— Эх, Василий Борисович, ясные твои глаза! Без шуму и брага не бродит, — мягко возразил ему Хомутов. — Должен быть шум в настоящем деле. Илья Романыч не сахар, никто не спорит. Где бы надо в вежливой форме, он на дыбки вскидывается. Поперечного характера человек, чего уж там.
— С Ильей Романычем дело иметь — что с голым проводом высокого напряжения, — засмеялся Шварц.
