— Ребята! — быстро обернулась она. — Остров Потопленных Кораблей! Как?
Галдевшие ребята смолкли. Леха-москвич пожевал губами, будто пробуя на вкус, затем сказал серьезно:
— Тут что-то есть.
— Есть что-то… похоронное, — поморщился Коляструк.
— Пиши, Зина! — решительно протянул мастер девушке буровой журнал. — Пиши: Остров Потопленных Кораблей!
3
А в это жаркое утро в кают-компании засиделись после завтрака ребята подсменных вахт Коляструка и Суратаева. Третья смена Никиты Редькина была на вахте, на вышке. За столом сидел и мастер. Зина была на буровой, брала керн.
Завтрак давно съеден, можно расходиться, но не умолкал веселый, громкий и по-молодому чуточку самонадеянный разговор. Леха-москвич, склонившись над стоявшим на полу керновым ящиком, мял в пальцах комок цветной глины:
— «Клянусь я первым днем творенья», в этой глине есть битум! Нефтью пахнет! — нюхал он с удовольствием глину.
А Боря Горленко торжествующе показывал всем темный слоистый камень, напоминавший гнилое дерево:
— А это вы видели? Горючий сланец! Признак нефтяного месторождения!
— Косвенный признак, — осторожно поправил его Жагор. — А что старшие смены скажут?
Старшие смены не ответили. Суратаев, разомлев от сытной еды и жары, дремал на диване. Коляструк с самого начала разговора хмуро, непонятно отмалчивался, а сейчас, не ответив Жагору, потянулся к патефону.
— Брось, Юра, надоело, — поморщился мастер. — С утра до вечера одно и то же крутим, как верблюд на чигире.
Юрий демонстративно хлопнул крышкой патефона и пошел к «груше». Ударил крепко раз, другой, о чем-то задумался, обняв «грушу».
— А что если написать нам на целину? — подбросила Борю со стула веселая играющая сила. — Напишем целинникам, как мы для них горючее ищем! Есть такое дело?
— А что будешь писать, чем Целинный край порадуешь? — насмешливо, через плечо, спросил Коляструк и начал бить в «грушу», сопровождая каждый удар короткой фразой. — Клады собирались искать! Новое Маракайбо открывать! А проходка — курам на смех!..
— Наделала Зина делов своим докладом о Маракайбо, — вздохнул Леха-москвич и посмотрел на Коляструка левым глазом. — Наш Юрочка за день двадцать раз Маракайбо вспомнит, и три раза на ночь.
— Иди ты знаешь куда? И не возвращайся! — обернулся к нему Юрий, зло блеснув глазами. Он вернулся к столу и сел рядом с Жагором:
— Что ж молчишь, бригадир?
— Я не молчу. Я скажу. Проходка неплохая. По графику идем.
— Ишь, чем обрадовал — по графику! А на большее ты не способен? Всем ты, Егорушка, хорош, одним плох: спокойный очень, — усмехнулся Юрий жестко и весело.
