И уж можно не сомневаться, что в своем деле мистер Эглантайн был истинным виртуозом. Он продавал кусок мыла, за который в другом месте не дали бы и шиллинга, за семь шиллингов, а его зубные щетки расходились с молниеносной быстротой по полгинеи за штуку. Если он предлагал дамам румяна или пудру, он умел придать этим простым вещам столько таинственной привлекательности, что совершенно невозможно было устоять перед соблазном, и дамы были убеждены, что нигде в другом месте не найти такой косметики. Он давал своим товарам какие-то невероятные, неслыханные названия и получал за них столь же неслыханные цены. Он действительно умел делать прически, как немногие это умеют в наше время, и говорят, что, когда в моде были локоны, он умудрялся за один вечер зарабатывать по двадцать фунтов, делая такое же количество причесок первым красавицам Англии. Появление бандо, по его словам, сократило его годовой доход на две тысячи фунтов, и ничто не вызывает в нем такого презрения и такой ненависти, как прическа, называемая «мадонной». «Я не торговец, — любил повторять он, — а артист, дайте мне только хорошие волосы, и я сделаю вам любую прическу, и к тому же совершенно бесплатно!» Он уверял, что только благодаря прическе, которую он делал мадемуазель Зонтаг[8], в нее влюбился ее будущий супруг граф; у него хранится брошка с локоном ее волос, и, по его словам, эта была самая прекрасная голова, которую ему когда-либо приходилось видеть, разумеется, если не считать головы Морджианы Крамп.
Но каким же образом, обладая такими талантами и пользуясь всеобщим признанием, мистер Эглантайн не нажил состояния, как это сделали другие, куда менее одаренные от природы куаферы? Если уж говорить правду, объяснялось это тем, что мистер Эглантайн любил пожить в свое удовольствие и находился в лапах ростовщиков-евреев. Вот уже двадцать лет, как он вел свое дело: он занял тысячу фунтов, чтобы приобрести лавку и склад, и, по его подсчетам, заплатил более двадцати тысяч фунтов процентов под занятую первую тысячу, которая до сих пор оставалась невыплаченной, как и в первый день, когда он сделался владельцем лавки. Он мог бы показать вам, сколько десятков тысяч бутылок шампанского получил он от бескорыстных ростовщиков, с которыми он имел дело. А его «салон» был сплошь увешан картинами, приобретенными им в таких же сделках. Если он продавал свои товары по неслыханным ценам, то и ему они обходились почти во столько же. В его лавке не было ни одной вещи, которую он приобрел бы, минуя посредничество поставщиков-израильтян; и в самой лавке, в передней комнате, сидел представитель его кредиторов, некий мистер Мосроз. Он вел кассу и следил за тем, чтобы его хозяевам отчислялась определенная сумма, согласно договору, заключенному между ними и мистером Эглантайном.
