Ладно, посмотрим.
Я набросила горжетку на плечи, поправила так, чтобы усохшая морда не была видна. Прошлась перед зеркалом, повернулась, опять прошлась. Потом передвинула птицу по цепочке, чтобы лучше была видна…
…И оказалась на полу.
Сначала просто растерялась. Я решила, что мне стало плохо, и потому я села на пол. Но голова не кружилась, слабости не было. Только рыжий линолеум стал почему-то тёмно-серым. Я приподняла голову, огляделась и подумала: «Это мне снится».
Вокруг меня был настоящий ужас!
Комната напоминала собственный, не очень качественный, черно-белый снимок. Почему-то уменьшенный раза в три. Мебель казалась чуть ли не игрушечной и терялась по углам. Окна выглядели маленькими, словно форточки. Кошмар! Где я? И что это там на линолеуме? Очень странное «что-то».
Я посмотрела вниз.
На полу были лапы. Небольшие. Серые. Собачьи?
Мои!!! Потому что росли из моего тела!!! Теперешнего моего тела — серого и мохнатого!!!
Я опять подняла голову и глянула в зеркало. Не получилось. Зеркало было выше моей головы! Я не доставала даже до его нижнего края!
А встать на ноги, то есть, на задние лапы, получалось с трудом. Намучилась! Кое-как я дотянулась до зеркала. Посмотрела в него, и мне захотелось действительно упасть в обморок.
Из зеркала на меня смотрело моё чёрно-белое лицо в обрамлении головы лисьей горжетки. Как у артистки, которая играет лисью роль. Настороженно торчащие уши на макушке и мохнатые «бакенбарды» на месте человеческих ушей, а посредине лицо.
«У меня бред? — подумала я. — Может быть, в городе началась эпидемия гриппа, я заразилась, и у меня высокая температура?»
Ничего подобного! В горле не саднило, голова не болела. Зато очень хотелось пойти на луг и ловить полевых мышей.
«Наверное, та лиса, из которой сделали горжетку, очень любила их ловить, — подумала я. — Но почему всё чёрно-белое? Горжетка была рыжей! И комната была разноцветной и большой! Неужели лисы так видят мир?»
Я пожалела всех лис. И себя, потому что теперь я тоже была лисой. Хотя и очень странной, с лицом девочки.
А потом я увидела цепочку с подвеской. Странно, цепочка плотно охватывала шею. Уменьшилась вместе со мной? Глазок птицы выглядел сероватым, но продолжал искриться и сиять, как ни в чём ни бывало.
«Может, я всё-таки потеряла сознание, и мне чудятся всякие чудеса? — с надеждой подумала я. — Или во время фильма заснула на диване?»
Изо всех сил попыталась проснуться: укусила себя за мохнатую лапу, стукнулась носом в пол. Никакого результата! Я оставалась лисой, вернее, ожившей горжеткой. Мама! Мамочка! Мне ужасно захотелось заплакать, зарыдать в голос, но я услышала только жалобное поскуливание. И выговорить ничего не могла, потявкала и тут же заткнулась. А слёзы на глазах так и не выступили, наверное, лисы не плачут. Или плачут, но не как люди.
