Стены домов и заборы были забрызганы засохшей грязью. От тесноты карет, возов и телег с дровами и сеном карета ехала все медленнее, но от этого ее трясло как будто сильнее. Теснота и давка экипажей смешивалась с шумящей толпой, которая плевала на движение и не признавала никаких дорожных правил. Чуть ли не под колесами сновали торговцы с висевшими на плече большими коробками и корзинами, вдоль домов виднелись ряды будок, ларьков под парусиновыми навесами и даже шалашей из кольев, волновалось море народа. Вся эта толпа напоминала какой-то исторический фильм, где герои приезжают на ярмарку.
Только ярмарку иностранную, потому что, к своему удивлению, я слышал почти все время иностранную речь, даже торговцы кричали чаще всего не по-русски. И, словно в голове у меня щелкнуло, он вспомнил бал, говорливую и танцующую толпу. А ведь только мы с Анной Клингой, да стоящие рядом с ней четыре-пять дам и Беренклау на том балу говорили на русском языке.
Власть в Петербурге принадлежала иноземцам. Они были полными хозяевами столицы.
Мы проехали по берегу Фонтанной, как сказал Данилов, мимо Летнего сада. Старательный гид сообщил, что там великолепные фонтаны, статуи и гроты, и почтительно и понизив голос добавил, что по ту сторону сада, на берегу Невы, стоит дворец ее императорского величества Анны Иоанновны с цельными зеркальными окнами, чудо что такое! Я смотрел в окно, но не видел ничего впечатляющего.
Зато мне понравился Царицын луг. На самом деле это был не луг, а симпатичный сад, засаженный красивыми деревьями с разбитыми между ними клумбами и цветущими кустами.
— За Царицыным лугом устроены канал и широкий бассейн. Это место называется Па-де-Кале, понимаете? Вот начинается Греческая улица…
Данилов неожиданно замолчал и быстрым взглядом, не поворачивая головы, посмотрел по сторонам.
— И что тут, на Греческой улице? — рассеянно указал я ему на какой-то дом.
— А тут живет принцесса Елисавета, дщерь Петрова, — почти шепотом ответил купец.
Я живо вспомнил разные фильмы и решил хоть раз показать себя информированным человеком:
— Вот если бы она правила, так настоящее правление было бы.
Хотел сказать еще что-то, но выражение даже не лица, а глаз Данилова меня смутило. Так смотрят, если хотят сказать: «Это, конечно, так, но говорить об этом громко и в открытую не рекомендуется».
Поэтому я замолчал, только остановился подольше глазами на доме, где жила дочь Петра Великого. Дом казался безлюдным, но ведь через какое-то время та, что здесь обитает, будет держать в своих руках державу и скипетр своего отца. Здесь, сейчас никто этого еще не знает, но каждое русское сердце может сочувствовать ей, а многие могут с досадой думать: «Неужели она так и примирится со своим униженным положением?»
