Зарембо одним глотком допил остававшийся в чашке чай. Откровенно говоря, я удивился, что генерал не обжег себе все во рту. Но, возможно, у цыган какое-то другое устройство слизистой оболочки.
– И что вы думаете насчет всего этого? – спросил я.
– А что я могу думать, как по-твоему? Ведь козе ясно, что сон – он и есть сон. Ну пощупал я непонятную штуку, она мне показалась какой-то неправильной. Я заморочился на этом, вот воображение и подбросило мне на ночь художество психики!
Выдав эту филиппику, Зарембо смолк. А через некоторое время, совсем другим тоном, сказал:
– Если честно, то я не могу отделаться от ощущения, что видел все по-настоящему. Как будто не во сне, а просто перенесшись туда, в этот непонятный лес.
– Я тоже не знаю, что и думать. Откровенно говоря, на фоне всего случившегося мне очень хочется просто-напросто принять ваш сон за полную правду. Но это же будет не профессионально, так?
– А что вообще можно считать профессионализмом, когда речь идет о Зоне? – горько усмехнулся генерал. – Кто сможет назвать нашу работу соответствующей принципам, которые в нас вбивали еще в академии? Материализм, критическое отношение к действительности – где это все после того, как появилась Зона? В общем, Сергей, я ничего не предлагаю. Просто рассказал тебе то, что счел нужным. Распорядись этим на свое усмотрение. И прости, что сваливаю на тебя дополнительную ответственность.
Я махнул рукой. Дескать, все равно уже ничего не поделаешь. Надо работать, раз уж дело попало к нам в руки.
Зарембо ушел, оставив меня наедине с собственными размышлениями. Некоторое время посидев за столом и испещрив листок блокнота бессмысленными каракулями, я встрепенулся. В голове так и не появилось ничего путного. Так и весь день можно было просидеть, не ударив пальцем о палец.
Я открыл сейф и вытащил один из камней. Вытряхнул его из полиэтиленового пакета на стол. Черная линза, казалось, смотрела на меня вызывающе, играя светом, падающим из окна на ее черную полированную поверхность.
Я протянул руку, поколебался пару секунд – и взял камень голой ладонью.
Наверное у меня от природы нелады с интуицией. Я держал в руках изрядный осколок гематита и не чувствовал ничего, кроме сильного холода – линза и вправду была ледяной. Но холод – это еще не показатель чего-то сверхъестественного.
Пару минут я посидел с линзой в руке, потом вернул ее на место и понес пакет в лабораторию. Чем бы ни был этот камень – его ожидала масса неприятных процедур. И я испытывал по этому поводу что-то сродни злорадству. Потому что никак не мог отделаться от впечатления, что линза все-таки обладает какими-то качествами, свойственными одушевленному и разумному существу.
