Он проснулся ночью в процеженной лунным светом полутьме. Хотел поменять позу, но мышцы не подчинялись. Спина приросла к кровати, и взбунтовавшиеся конечности были чужими и холодными. С усилием он разлепил веки.
И увидел в десяти сантиметрах от своего лица широкую белую совершенно голую задницу Виктории.
И понял, что сам он голый и уязвимый.
«Какой чудной эротический сон», — подумалось отстранённо.
Женщина ползла на четвереньках вдоль его тела, пробираясь от головы к ногам. Она тёрлась о дряблую старческую кожу грудью и языком. Да, она облизывала его, в лунном свете парализованный Коренев различил влажный след, какой оставляет улитка… или крапива. Кожа, там, где прошлась Виктория, краснела и набухала.
Голосовые связки Петра Ивановича вступили в сговор с руками — он онемел.
Виктория переползла к коленям, и тут Коренев увидел сына, доселе скрытого женскими прелестями. Обнажённый Сергей устроился между его раскинутых тощих ляжек. С отёкшим, как у лунатика лицом и растрёпанными блестящими от лака волосами. Сергей вылизывал его гениталии. Яростно работал языком: лобок, пенис, яички, и вниз, к стариковским ягодицам. Слюна пенилась в складках плоти.
«Мне надо проснуться», — подумал Коренев, — «Иначе во сне я захлебнусь рвотными массами».
Виктория взяла его босую ступню и бережно, как младенца, поднесла к себе. Налитые груди с бледно-розовыми сосками раскачивались, когда она трапезничала, по очереди обсасывая его пальцы, обкусывая ногти и алчно глотая их. Наконец вся ступня оказалась у неё в пасти, и она заурчала от такого лакомства. Закатила глаза к потолку. Они были чёрными, её глаза, её зрачки и белки, чёрными и пульсирующими.
Пётр Иванович свистяще выдохнул.
— Эй, деда! — прочавкало над ухом.
Он покосился на стоящую у дивана внучку.
Рот Ванды был чем-то плотно набит, щёки вздулись. Она приподняла верхнюю губу, оскалив непомерно крупные зубы. Он узнал свою вставную челюсть, помещённую в детский рот.
Личико Ванды медленно наплывало, кончик языка сновал по резцам.
Пётр Иванович раскололся душераздирающим воплем и потерял сознание.
На праздники они пошли в парк. Погода была прекрасной, и пахло нарциссами и сладкой ватой, и оркестр играл военные песни.
Коренев сидел на лавочке, чесал шею и следил, как невестка ест пломбир, лакая длинным в крошечных присосках языком.
— Что? — смутилась Виктория, — Я перепачкалась?
— Нет, — сказал он.
Подбежала Ванда, сопровождаемая Сергеем.
Протянула картонную маску Шрека.
