Бытовка стояла впритык к зданию, за спуском в подвал. Маринка заметил, что дверь в подвал приоткрыта, но решил сначала проверить бытовку.
Не заперта.
Он вошёл. Стол, стул, стеллажи с инструментами и груда заскорузлого тряпья под окошком, присыпанная битым стеклом.
Маринка не к месту вспомнил — такие воспоминания всегда не к месту, — как, работая на маршруте, искал с кинологом пропавшую учительницу. Собака привела к кромке воды. В речке нашли человеческие пальцы. Прочесали кустарник — обнаружили тело. Лицо учительницы…
Груда шевельнулась.
Маринка перехватил автомат за рукоять. Табельным оружием ему приходилось пользоваться только в тире. Медленно подошёл, чтобы проверить.
Если это и была сваленная в кучу одежда, то он не видел отдельных предметов, только — бугристую корку и глубокие трещины, как в высохшей грязи.
От накатившей смрадной волны — резкий тухлый запах — его качнуло назад. Он задел носком ботинка груду (только сейчас осознав, что она напоминает шар), и груда провернулась.
На Маринку смотрело красное пятно.
Секунду или две, а потом прыгнуло вперёд, заглатывая автомат (не снятый с предохранителя) и руки милиционера. Левую огромный шар откусил по локоть, у правой оттяпал кисть.
От неожиданной, безбожной боли Маринка закричал. Ему показалось, что руки облили бензином и подожгли. Из обрубков хлынула кровь. Вместе с этим болевой шок перехватил горло — крик оборвался.
Тварь поглотила его руки.
Кровь попала на щиток, потекла жирными струями. Маринка затряс головой и повалился на спину. Его била крупная судорога.
Он уже ничего не видел из-за крови — собственной крови, которая била в шлем из обрубка его руки, — но оставался в сознании, когда что-то почувствовал… что-то кроме выжигающей боли… новую боль. Шар поедал его ноги. Как будто твари было мало его рук, его рук, которыми он мечтал гладить Танины волосы…
За этой мыслью была темнота.
Вазов снял автомат с предохранителя и разрядил магазин в «зубастика», который с чавканьем пожирал то, что осталось от сержанта Маринкы. Старый сериал ужасов, который он смотрел в юности, всплыл в голове почти сразу. Нажимая на спусковой крючок, Вазов — какая-то его часть — видел катящийся шар из злобных голодных созданий; шар прокатился по человеку, оставив одни косточки.
Цевьё автомата скользнуло в ладони. Магазин опустел.
Верхняя половина Маринкы выпала из алой, широко распахнутой пасти. Бронежилет был пожёван, будто картонный. «Зубастик» одеревенел. Из пулевых отверстий сочилась чёрная жижа. В голове Вазова всё ещё стоял отвратительный сухой хруст, с которым акульи зубы твари перемалывали человеческие кости. Он отступил, когда лужа крови коснулась его ботинок.
