В ту пору еще благоденствовала так называемая «райская группа» — этакое творческое собрание отставных маршалов и генералов армии. Впрочем, формально в отставку они не уходили. Многим из них было что вспомнить об огнях-пожарищах и друзьях-товарищах. А вот право на издание военных мемуаров высочайшим постановлением закреплялось только за одним — нашим Военным издательством. Так что, являясь редактором военно-мемуарной литературы, отвечая за ее историческую и научно-техническую точность, идеологическую выдержанность, а еще и за литературную красоту изложения воспоминаний, с авторами их — большими шишками в военном-то кругу — приходилось быть тактичным, вежливым, но предельно откровенным. Замечу, и они, люди умудренные жизненным опытом, в солидном возрасте — некоторые-то еще в гражданскую войну своих «белых» братьев шашками рубили — вели себя достойно, выслушивали замечания редактора и выполняли все его требования. Проще говоря, работали творчески в проверенном армейском формате: ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак.
Но тешить свое самолюбие подобным «превосходством в высоте» занятие, прямо скажу, пустое. Работая над книгами авторов — героев войны, я, например, находил большее удовольствие слушать — о событиях и эпизодах, приключениях и просто интересных случаях из их жизни, о которых и сейчас еще подумаешь — да можно ли писать о том? А тогда, при военной-то цензуре и недремлющем оке политрабочих из ГлавПУРа, и говорить нечего было…
Да, собственно, авторы наши и сами понимали, что реально предлагать в книге для массового читателя, а что нельзя. Поэтому те, кто оказывался поосторожней, даже в задушевной беседе оговаривались: «Это не для печати». Ну, а более лихие из той «райской группы», такие, например, как прославленный летчик-истребитель Иван Кожедуб, без страха и сомнений, без оглядок: «Что скажет княгиня Марья Алексевна», несли правду-матку как о жизни былой, так и о настоящей. Я несколько раз уговаривал Ивана Никитовича поработать над новой книгой его воспоминаний, но выдающийся ас, трижды Герой Советского Союза только отмахивался от таких предложений: «Хватит, уже есть одна моя книжка». А вот маршал Савицкий, напротив, войдя во вкус писательства — когда вышли в свет его военные мемуары, книга для юношества в «Молодой гвардии» — понятно, с классовых позиций — вдруг напрягся и неожиданно заявил: «Ну, а теперь я расскажу всю правду!»
Рассказать ту правду Евгений Яковлевич не успел, и я не берусь догадываться, что он имел в виду. В стране тогда во всю уже раскручивалась горбачевская перестройка с гласностью и каким-то «ускорением». В моду входил поиск дворянских корней, благородного происхождения, так что волнительные страницы воспоминаний о судьбоносных хождениях на Красную площадь — за советом к Ильичу! — стали необязательными. Я не сомневаюсь, что Евгений Яковлевич Савицкий рассказал бы что-то новое из своей жизни. Но война, боевые действия армейских соединений, которыми некогда командовали авторы военных мемуаров, их личное участие, скажем, в тех же воздушных боях, — все это, по-прежнему, строго сверялось по архивным документам, энциклопедиям и справочникам.
