В номере ЛГ за 9 октября 2019 года видим и читаем: «Правда солдата Никулина». Его личная, персональная, так сказать, окопная правда о Великой Отечественной войне. Тут и портрет, где он вовсе не рядовой солдат, а сержант, как свидетельствуют погоны, полученные, конечно, далеко не сразу по прибытии на фронт. И здесь же фотография его книги «Воспоминание о войне».
Замечательным примером личных воспоминаний о войне, настоящей окопной правды о ней была сразу после войны в 1946 году появившаяся повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда». Говорят, такое заглавие дал ей сам Сталин при обсуждении выдвижения ее на Сталинскую премию, которой в 1947 году она и была отмечена. Повествование ограничено рассказом о боевых делах, о жизни взвода, которым командовал автор. В ней нет суждений о делах фронта или всей армии. Автор рассказывает лишь о том, что сам видел и знает, и ему веришь. А Никулин то и дело судит обо всей Красной Армии, о положении на фронтах, о ходе войны в целом, т. е. о том, чего он тогда, как рядовой солдат или сержант, видеть и знать мог разве что только из газет, но он о них не упоминает. И потому то и дело возникает вопрос: да где ты это взял, откуда знаешь? Но находятся высокопоставленные люди, которые охотно верят свистуну, изображающему себя очевидцем, свидетелем всего, что было на войне.
Воспоминания, как сообщает ЛГ, Никулин написал не сразу после войны, как Некрасов и другие писатели, а через 30 лет, «когда броня страха, стискивавшая наши души, стала давать первые трещины». Но ведь не обязательно было сразу бежать с рукописью в редакцию журнала. А что за «броня страха»? Что за трещины? В советское время, что вполне естественно, в страхе жили антисоветчики, такие, например, как мой однокурсник по Литературному институту критик Бенедикт Сарнов. Он с девяти лет сочинял антисоветские стишки, отец за это драл его за уши, а он потом всю жизнь писал о своем личном страхе перед отцовской выволочкой как о всеобщем, всенародном. Еще помню по Литературному институту нечесаного, словно и немытого поэта Наума Коржавина (Манделя), который бродил в огромных валенках по коридорам и бормотал: «Повальный страх тридцать седьмого года…».
А на самом деле народ никакого повального страха не ведал. Почитайте книги тех лет, сотруднички «Литгазеты», посмотрите советские фильмы, которые до сих пор показывают, послушайте тогдашние наши песни, — хотя бы, например, это:
Нам нет преград ни в море, ни на суше,
