А ведущий Владимир Рыжков, коллега по деревянному складу, подводит итог: «Теперь война и для них стала Отечественной!». Фашисты начали Отечественную войну… Геббельс, мол, просто не успел объявить об этом, некогда было, искал яд послаще для отравления своих детишек. Вот Рыжков и объявил то, что не успел чадолюбивый доктор Йозеф. Странно, что это детоубийство Рыжков не использовал для доказательства решимости и героизма фашистов в борьбе против Красной Армии. Ну, это в другой раз.
Тогда, надо думать, Рыжков объяснит нам и то, почему в Германии, когда мы, душегубы, туда пришли, не возникло партизанское движение. Какая же Отечественная без партизан? Где их Денис Давыдов и старостиха Василиса Кожина из нашей Первой Отечественной? Где из нашей Второй Отечественной Сидор Ковпак, дважды Герой Советского Союза, и тоже дважды Герой Алексей Федоров? Где Петр Вершигора, опять же Герой, и Кирилл Орловский, Герои и Союза, и Труда? А всего 249 партизан стали Героями. А сколько Фрицев и Гансов получили Железные кресты на таком поприще?
Рыжков родом из алтайского города Рубцовска, многократный депутат Думы, вельмигласный оратор, без борьбы за правду-матку не может прожить дня. Теперь его в Думе, слава Богу, давно нет, воздух там стал все-таки чуть-чуть почище. Но вернуться в любимый Рубцовск бывший депутат, кажется, почему-то не захотел, его нередко можно видеть на бесчисленных московских телеговорушках. Последний раз, когда я его видел на экране, он поведал леденящую кровь историю какого-то своего знакомого. Тот очень хорошо, говорит, учился в школе, но поехал в Москву поступать в университет, и его не приняли. Рыжков возмущен, негодует, спрашивает: как так? Тот отвечает: «Сказали, что прием окончен, но я-то понимаю… еврей…». Это его бескорыстная версия. Ведь правда же, что он еврей! Как можно не верить? А почему не поверить, что в самом деле опоздал? Заурядное дело: ведь Рубцовск не Мытищи. «Не могу, не хочу, наконец, не желаю…»
О, сколько таких жутких, даже с летальным исходом историй мы наслушались в свое время хотя бы от критика Бенедикта Сарнова! И каждая — даже без имен и жертвы, и убийцы, а только — «одна моя знакомая», «один мой приятель» и т. д. То же самое и у Рыжкова… Так что же, так и сказали несчастному отличнику, как когда-то отцу Бори Пастернака: «Увы, не можем принять, норма уже выполнена. Приходите в следующем году»? И чем же дело-то кончилось — поехал он на другой год, поступил в конце концов или сейчас работает дворником? Неизвестно. Рыжкову важно было только тот ужасный антисемитский эпизод поведать. Заклеймить советские порядки, которые ему мерещатся.
