* * *
Когда-то человека, совершившего какой-то недостойный, стыдный поступок, могли упрекать и упрекали: «Как ты мог это сделать? Ты же советский человек!». Или: «Ты же член партии!». Или: «Как ты посмотришь в глаза товарищам по работе!». Да, так было, это не выдумка. Но можно ли ныне представить упреки вроде бы такого же рода: «Как ты мог! Ты же гражданин новой России, великой либеральной державы!». Или: «Ты же член партии «Единая Россия»!». Или: «Как ты посмотришь теперь в глаза Чубайсу и Рабиновичу, товарищам по разбою?!». Известно, что во время войны некоторые беспартийные солдаты перед боем писали заявления: «Прошу считать меня членом партии Ленина-Сталина» (или просто — коммунистом). И шли в бой, и не всегда возвращались. И их считали коммунистами… Мыслимо ли вообразить, чтобы сейчас в подобной ситуации кто-то написал бы: «Прошу считать меня членом партии Медведева-Володина»? (К слову сказать, ВЦИОМ сообщил, что ее рейтинг скатился до 28 %.)
Однако, несмотря на крайне обедневшие возможности будить стыд, взывать к совести, и сейчас в иных случаях можно все-таки воззвать к чему-то для многих дорогому и незабытому, — например, к национальности человека: «Как ты мог? Ты же русский человек!». Или: «Ты же татарин!», «Ты же еврей!»…
Говорят, что когда в 1931 году Мандельштам прочитал Пастернаку свой гнусный стишок о Сталине, Борис Леонидович именно так воскликнул: «Как он мог! Он же еврей!». А в интернете можно прочитать вот что: «Мандельштам прочел Пастернаку про «кремлевского горца». Выслушав, тот сказал: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому»».
Надо полагать, если Пастернак действительно воскликнул «Он же еврей!», то имел в виду при этом то обстоятельство, что ведь после революции от Советской власти евреи получили больше других: была при царизме «черта оседлости» — если бы ее не уничтожила Февральская революция, то, несомненно, это сделала бы советская власть; была для евреев процентная норма при поступлении в гимназии и вузы, что как раз испытал на себе Боря Пастернак, — советская власть ликвидировала ее; при царе даже таким знаменитым евреям как художник Левитан приходилось нелегально жить в Москве — при Сталине смешно было и подумать о чем-то подобном; наконец Мандельштам, как и другие образованные евреи, мог знать ответ Сталина на запрос Еврейского телеграфного агентства в Америке об антисемитизме. Он тогда напомнил, как сурово карает антисемитизм советский закон. Ответ был дан еще в 1931 году.
