Поняв намек, все рассмеялись, и виночерпий сказал:
— Ясненько, друзья-застольники, слегка притормаживаем.
Вера спросила:
— Галина Дмитриевна, почему из Москвы уехали?
— Дочь замуж вышла, в квартире тесновато стало, да и теща я никудышняя. Вот и купили здесь домик, уж лет двадцать. Окрестьянилась.
— А как вообще-то крестьянин теперь живет-поживает? Настроения вдоль или поперек? — поинтересовался Донцов.
— Да какие мы крестьяне! — воскликнул Дед. — Галина Дмитриевна, вишь, из Москвы. Гришка хоть и здешний, но чистый пролетарий, до пенсии на «Серпе и молоте» вкалывал. Да и мы с Антониной пусть безвылазно в Поворотихе, но скорее просто сельские жители.
— На «Серпе»? — удивился Донцов. — В каком цеху?
— На волочильном стане.
— На волочильном? Вот это да!
В памяти Донцова всплыло, как студентами их возили на «Серп и молот», именно в волочильный цех. Стан лохматых времен произвел на него особое впечатление, до сих пор в глазах стояла жуткая картина: из первой клети на стальной пол вываливался раскаленный докрасна страшный удав. Извиваясь, он полз по плитам, и его голову ловили клещами рабочие в брезентовых спецовках, заправляя в следующий волок. Оттуда змея выскакивала потоньше, но вилась заметно быстрее, ее снова ловили и вставляли в третий волок, обжимающий еще сильнее. А всего на стане шесть клетей, на стальной площадке змеями извиваются раскаленные ленты, выползающие из них с разной скоростью, — вернее, это одна лента, сперва толщиной в руку, она постепенно становится толстой проволокой, с палец, и, остывая, уходит на барабан. А между своенравными змеями мечутся, прыгают люди с длинными клещами, хватают их за голову, подтаскивая к следующему волоку. Больше одной заготовки бригада выдержать при таком темпе не в силах и валится на скамью рядом со станом. На ее место сразу встает другая смена. Хоккей! Смертельно опасный хоккей! Забыть такое невозможно.
— А вы что, видели наш стан?
— По базовой профессии я станкостроитель. Студентом бывал на «Серпе». Ваш стан меня потряс.
— Да-а, веселая была работенка, геморрой не насидишь, — улыбнулся Цветков. — И вот любопытно: со времен Гужона на завод шли сплошь смоляне. Я в цеху единственный туляк был. Работа тяжелая, но всем квартиры давали, и ребята, выйдя на пенсию в пятьдесят, — все уезжанцы домой, в Москву, на асфальт дети торопились. Я к тому, что мои кореша под Смоленском — в Гагарине кучно живут, волочильный стан навеки сплотил. Дружество! А я здесь один-одинешенек. Квартиру московскую на сына переписал.
