вскоре после поражения бактериофагом
Т4. (
E. coli, или кишечная палочка – это бактерия, живущая в нашем кишечнике, которая часто используется как модельный организм.) За несколько лет до того, в 1956 г., два исследователя – Эллиот Волкин и Лазарус Астрахан – продемонстрировали, что при этом синтезируется новый вид РНК с необычным составом оснований, зеркально отражающим порядок оснований инфицирующего вируса, а не самой кишечной палочки (у той состав совершенно другой). Сначала они решили, что это прекурсоры для синтеза вирусной ДНК, которую зараженная клетка должна была производить в больших количествах, но их дальнейшие тщательные исследования показали, что эта гипотеза ошибочна. Их результаты зависли в воздухе на полпути – удивительные, но необъяснимые.
Проблема заключалась вот в чем: если РНК с посланием – не рибосомная РНК, а какая-то другая разновидность, почему мы ее не наблюдали? Это и было озарение Сидни – что РНК Волкина – Астрахана и есть РНК, несущая послание зараженной вирусом клетке. Теперь ее называют матричной РНК. Как только озарение состоялось, дальнейшие выводы последовали, можно сказать, автоматически. Если существует специальная матричная РНК, то понятно, что рибосоме не требуется нести информацию о последовательностях. Она – лишь бесстрастная патефонная игла. Вместо того чтобы специализироваться на синтезе лишь одного белка, она может перемещаться вдоль одной матрицы, синтезировать один белок, а затем переходить к следующей матричной РНК и синтезировать другой белок. Результаты ПАЖАМО легко объяснялись тем, что матричная РНК использовалась лишь несколько раз, а затем разрушалась. (Поначалу мы думали, что она используется всего один раз, но потом поняли, что подобное ограничение избыточно.) Это объясняло линейное возрастание количества белка во времени, поскольку количество матричной РНК для β-галактозидазы быстро достигало равновесной концентрации, при которой ее синтез уравновешивался ее разрушением. Это казалось расточительством, но позволяло клетке быстро приспосабливаться к изменениям окружающей среды.
В тот вечер я созвал гостей в «Золотую спираль». Мы часто давали вечеринки (приемы у молекулярных биологов в Кембридже считались самыми веселыми), но эта была не такой как все. Половина гостей, например, вирусолог Рой Маркхем, не присутствовавший на утреннем собрании, просто развлекалась. Другая половина, разбившись на мелкие группы, серьезно обсуждала новую идею, отмечая, как легко она объясняет противоречивые данные, и живо выдвигая планы радикально новых, ключевых экспериментов для проверки этой гипотезы. Некоторые из них впоследствии провел Сидни во время поездки в Калифорнийский технологический институт, совместно с Франсуа и Мэттом Мезельсоном
