Всякое движение по каналу давно замерло. Тут не увидишь ни лодок, ни барж, да чего там, ни одной живой души; быть может, и то лишь изредка, воскресным днем, попадется рыболов, сидящий на траве или на складном стульчике и часами не сводящий глаз с неподвижного поплавка.
Другое соловьиное место находится в нескольких километрах от города, примерно на середине древней римской дороги, ведущей из Арля в Сен-Жиль-дю-Гар, на просторной равнине, в самом центре сырых, поросших осокой и кермеком пустошей, на берегу канала, доставляющего воду далеким, невидимым отсюда рисовым полям. На повороте, возле заброшенного дома из песчаника дикаря, прячется театральная площадка — покрытый редкой травой пятачок, отгороженный от канала стеной фиговых деревьев, бузины и акаций.
Соловьиные концерты звучат здесь по-особому: арии исполняются в минорной тональности с мягким мелодичным акцентом в конце фразы; готов поклясться, что в них можно уловить местный провансальский, так называемый роданский (rhodandien) диалект, который слышишь везде: в барах квартала Ла Рокет, в напевных призывах рыночных торговцев, в отголосках супружеских ссор, вечерами доносящихся из открытых окон, в песенках и считалках (comptines) ребятишек, играющих на школьном дворе.
Кажется, подобные арии я когда-то слышал неподалеку от прилепившегося к скалам городка Симьян-ла-Ротонд в Любероне. Это было на повороте песчаной дороги, петлявшей среди зарослей кермесовых дубов (Quercus coccifera), называемых здесь garrigues. Дорога вела к развалинам бенедиктинского монастыря Вальсент — к дому Ива Бонфуа. В соловьиных трелях звучали мелодии народных песен, услышанных уж не помню где (вероятно, на рынке в Арле, Бокере или Форкалькье), поющихся под аккомпанемент тоненьких, как тростинка, одноручных флейт (flaviol или galoubet) в сопровождении тамбурина[179].
Третье место я обнаружил сравнительно поздно, уже успев нанести на карту памяти немало особых мест; на этой карте я обозначал все, что меня поражало или восхищало: камни странной формы, опутанные плющом одинокие деревья, уединенные романтические уголки, дороги, подобные «тем уцелевшим участкам римских дорог, что возникают и исчезают неизвестно почему среди поля, словно линейка, которую уронили на шахматную доску…»[180] — много таких находок было сделано во время велосипедных экскурсий майскими вечерами, когда жара спадает, а с земли поднимается прохладный туман.
Место, о котором я хочу рассказать, совершенно особое. Я открыл его одним таким вечером, возвращаясь из Фурка, где обедал у местного кюре Анджея Ж.
