В западной части неба горизонт уже окрашен красным. Воздух застывает, умолкают цикады, от нагретой земли исходит запах чабреца и мяты, в кронах деревьев лениво чирикают укладывающиеся спать птицы. Пора возвращаться. Когда поднимается вечерний ветер, путь из Монмажура в Арль на велосипеде занимает больше часа. От налетающего справа вихря покрывается рябью вода на рисовых полях, взлетают в воздух тучи листьев и травы, перехватывает дыхание. Значительную часть пути приходится преодолевать пешком, борясь с резкими порывами ветра. Защитят от него только первые дома предместья. Теперь можно снова сесть на велосипед. И вот опять горбатый мостик над каналом, потом длинная некрасивая улица и, наконец, виадук, прогалина в том месте, где стоял Желтый дом, и извилистые городские улочки. Холодный ветер набирает силу, развлекается, крутя пируэты на пустых площадях, пляшет, срывает с крыш черепицу, преследует запоздалых прохожих, гремит вывесками магазинов. Арль отплывает в ночь, закутывается в звездный плащ, готовится погрузиться в сон. Где-то далеко среди туч, словно предостережение Икару, мигает одинокая звезда — это Монмажур.
Еще одна встреча с прошлым и духами этой земли. Когда вступаешь в меловой круг и произносишь заклятие, духи обретают способность призывать живых. Ведь минувшее время рядом, нужно только согреть его своим дыханием и прикоснуться к нему — как будто, протянув в темноту руку, дотронуться до другой руки. Тогда время, словно волшебный фонарь, освещает полное тайн и чудес пространство, и в нем начинает кружить записанная в генетической памяти камня, дерева, листа, капли воды, насекомого энергия, пробужденная к жизни самыми могущественными из человеческих заклятий — памятью и словом.
Слова, которые светятся внутренним светом.
Слова, которые наделяют вещи именами.
Слова, которые блестят, как рыбья чешуя.
Слова, которые исполняют обет молчания.
Слова, слова, слова…
Они — свидетели и судьи; мы живем среди них, бок о бок с ними, видим, как они рождаются, живут, умирают.
Одни, даже если их время прошло, сопротивляются, борются за существование, другие уходят тихо, незаметно. Сколько слов мы проводили навсегда, сколько погребли на погостах памяти.
Они лежат там
будто черные мошки, застывшие в гладкой янтарной лаве, и никакому взгляду их не поймать.
Чеслав Милош. «Песни Адриана Зелинского»
(из сборника «Избавление»)
«Любое слово с любой страницы любой книги — и вот уже существует мир, — писал французский поэт Эдмон Жабес. — Но это волшебное, наделенное такой мощью слово не прочнее пылинки на ветру».
