Ветер утра | страница 4



Неудачное использование условно-аллегорического приема привело к неудаче интересного по замыслу, большого его произведения послевоенных лет — поэмы «Пери счастья» (1947), где борьба народов царской России за свободу и Октябрьская революция уподобляются поискам и обнаружению легендарной пери счастья. Однако деловая и дружелюбная критика поэмы была фактически подменена «проработкой», а отдельные критики вообще объявили условно-аллегорическую манеру письма «чуждой социалистическому реализму». Тем самым была поставлена под своего рода идеологическое подозрение значительная часть творчества поэта, а вслед за тем стали ретроспективно рассматриваться как слабые, неудачные и даже «порочные» и отдельные произведения Лахути, положительно оценивавшиеся прежде читателями и критикой, начали квалифицироваться как «порочные» и некоторые черты его творчества в целом.

Несколько лет после этого произведения Лахути публиковались сравнительно редко, но интенсивная творческая деятельность поэта не прекращалась — в эти годы он создал цикл небольших поэм об иранской революции 1905–1911 годов и национально-освободительном движении 1920–1921 годов в Иране, цикл стихов о современном Иране, стихи о движении в защиту мира, о войне в Корее, о Таджикистане.

В последние годы жизни Лахути усиленно работал над книгой автобиографического характера, в которой прозаические разделы должны были перемежаться стихотворными. Книга эта не была завершена.

Поэтическое наследие Лахути многообразно: поэмы, притчи, гражданская, интимная, философская лирика, замечательные переводы поэтических и драматургических шедевров русской и мировой классики… И во многом, очень многом из этого наследия Лахути живет своей новой, второй жизнью — жизнью истинной поэзии, над которой не властна физическая смерть ее творца.


М. Занд

СТИХОТВОРЕНИЯ


ИСПОЛНЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ

Удар повстанцев грянул сверху, снизу.
Осадный корпус быстро отошел.
И сотни арб из самых дальних сел
Подвозят хлеб голодному Тавризу[1].
С ним жизнь влилась в кровавый этот склеп,
Едят бойцы — растут и крепнут силы…
И женщина вдруг стала у могилы:
Глаза в слезах, сжимают руки хлеб.
Она мне изваяньем скорби мнится.
Безмолвная, глядит на холмик тот
И на него свой скромный хлеб кладет —
Сурова, величава, будто львица.
«Сын! Голод, жизнь твою стремясь отнять,
Соперничал с твоею раной алой.
Ты, верно, думал: я плохая мать,
Коль для тебя я хлеба не достала.
Но совесть видит: нет подвала, где б