Но наша Лиляна недолго пропадала. Катал ее шофер, пока катал, делал с ей, что хотел, а там гдей-то посередь дороги избил, оболванил наголо и выкинул.
И вот в один прекрасный день прикатила. Вылезает из поезда в платочке на голой голове, голодная, грязная, оборванная, кто знает, что девчонка пережила! Вернулась.
Как уж ее встренули дома, что родители с ей сделали, никто про то знать не может. Видать, несладко ей пришлось. Но что бы там ни было, вернулась, приняли ее отец с матерью.
Дома сидит безвылазно. То ли Полексия с Алексой не пускают, то ли сама не хочет со стриженой головой на люди выходить. И за глаза пальцами тычут. Рады случаю свести с Полексией счеты.
«Отлились, — говорят, — кошке мышкины слезки».
А время себе идет. Хорошо ли тебе, плохо, оно свое дело знает: стучит, как дятел, долбит яму, стук да стук, все, мол, там будем. Так вот и пролетело сколько-то месяцев, будто их и не было.
Лиляну иной раз во дворе увидишь, ходит там, в саду копается. Волосенки из-под платка уж малость выглядывают. Но что у ей в душе, никому не видать. В душу не заглянешь.
Так, бедолага, и проводит свою молодость в четырех стенах, да иной раз в саду. И вот незадачливая девчонка со своей солдатской стрижкой, под платок упрятанной, однажды через низкую ограду в соседском дворе увидела красавца нашего.
Горькая у ей жисть, горше быть не может, любая утеха в радость. Погляди на ее по-человечески, она и за то спасибо скажет.
И начали они с Витомиром через эту стенку поглядывать друг на дружку. Опосля работы Витомир выйдет во двор, а она тут как тут — дело, мол, вызвало. Она в саду станет копаться, и ему зачем-то понадобилось во двор выйти.
Прежде-то она его дядей Витомиром звала. А теперича он для ее никакой не дядя, и она для его уж не ребенок.
Витомир — мужчина молодой и судьбой своей недовольный, все ему хотелось чего-то получше, вроде бы и вышла ему такая жисть, да сорвалось, вот он, говорю, и смотрит на симпатичную стриженую девчонку, а она день ото дня пышнее цветет да хорошеет. И может, ему жаль ее, знает, конешно, и он ейную историю. А может, думает о том, что здесь дорожка никому не заказана. И жалеет, что не может и сам по ей прогуляться.
А девчонка-вертихвостка, кровь-то так и кипит, груди-то выросли во какие, а умишко остался вот такусенький, глядит на красивого мужика, знает, что чужой муж, но не думать о ем не может. Да всурьез-то вроде ничё и нет. Просто голова у ей так устроена.
