Утром его разбудило солнце прямо в лицо. На мачте примостилась профессиональная с виду чайка. Она презрительно глядела вниз на Боаз-Яхина желтым глазом, который говорил: я уже к делу готова, а ты еще спишь. Другие чайки летали над гаванью со скрипучими криками, вопили над мусором за кафе, сидели на мачтах и штабелях.
В каком-то кафе купец угостил Боаз-Яхина кофе и булочками. Потом принял на борт топливо, уладил таможенные формальности, поднял парус для остойчивости и завел двигатель. С яликом на буксире «Ласточка» пропыхтела мимо грузовых судов и танкеров, из чьих камбузов доносились звяк чашек и запах кофе. Там и сям мужчины в трусах или пижамах опирались на леера, глядя вниз, стоя в утренних тенях, что медленно ползли в свете солнца по металлическим палубам. Вот это жизнь, думал Боаз-Яхин. Вот что значит быть в этом мире.
Они вышли из устья гавани, миновали старый каменный мол с маяком, который в сильном солнечном свете стоял теперь сонно, как сова, и оставили позади фарватерные буйки, преодолевая свежий западный ветер и небольшую зыбь. Солнце искрами и бликами плясало на зеленой воде. Все еще восседавшая на топе мачты чайка выразила своим глазом уверенность, что вышли поздно, да что уж тут.
На купце по-прежнему были его остроносые ботинки, темные брюки от костюма и мятая белая рубашка, только теперь более мятая и не такая белая, а пиджак он не надел. Суденышко на ходу медленно покачивало, оно зарывалось носом, а пузатый корпус бился о зыбь. Солнце отблескивало от небольшого латунного колеса, когда купец перебирал его спицы.
– Тяжело идет, э? – спросил он. – Не для движка ее строили, кошелку старую. Строили под парус.
С движком на ней – что большую тяжелую оладью гонять по ухабистой дороге. Изматывает.
– А почему не поднимете парус? – спросил БоазЯхин.
– Потому что она теперь моторизована, – отозвался купец. Казалось, он чуть ли не злится. – Она уже не может ходить под парусом. Это не как встарь. Мой старик гонял меня, бывало. Если такая под парус оснащена, у тебя на ней две мачты, большие длинные реи. Чтобы сделать поворот, всякий раз должен спускать рей, поворачивать его на другую сторону мачты и поднимать вместе с парусами на наветренной стороне. Целое парусное дело. «Шевелись, мальчик! Прыгай!» Так его и слышу. Большой был моряк мой старикан. Ну и нахер. Теперь у нас новые времена, э? Человек он был чудесный. – Купец сплюнул в окошко рубки с подветренной стороны. – Ходил под парусом, как черт, ничего не боялся. Великий лоцман. Подобного никто и не видал никогда. В любое время знал, где находится. Посреди темной ночи, ни суши, ни зги не видать, а отец знал, где он.
