Он съежился под одеялами, обхватив себя руками, трясясь от озноба, который не могли отвести ни суп, ни бренди, ни мятный чай. Оглядывая комнату, глаза его не могли впитать достаточно света. Во дне же, как ни разнился он от солнечного к серому, нормального света оказалось еще меньше. Сумерки были отвратительны.
Лампы, когда их зажигали, казались немощными, тщетными. Ужас его стоял в нем крепко, пока сам он лежал. Обратно в здесь-и-сейчас его вводило лишь беспокойство о том, как раздобыть льву еще бифштекса.
– Ты пойдешь сегодня в магазин? – спросил он Гретель как бы невзначай.
– Я была там вчера, довольно много всего купила, – ответила она. – Нам ничего не нужно, разве что ты чего-нибудь захочешь.
– Нет, – сказал Яхин-Боаз. – Мне ничего не нужно. Все равно спасибо. – Он стал прокручивать в голове разные способы того, как упомянуть ей про семь фунтов бифштекса. Он не мог, например, сказать прямо: «Возьми семь фунтов бифштекса в мясной лавке». Он не мог сначала трижды посылать ее за двумя фунтами мяса, а потом еще раз – за одним. И он не мог отправиться за ним самолично – вернуться пришлось бы незаметно или в вызывающем молчании.
Пока он размышлял, Гретель сновала по квартире: из спальни в гостиную, из гостиной на кухню, наполняя комнату домашними звуками, невнятно напевая, принося ему кофе, шоколадные батончики, моя, вытирая пыль. Молчание росло в нем, точно каменный столп, а в это время ее вопросонезадавание сновало по квартире вслед за ней, выглядывало у нее из-за плеча и таращилось на него.
Спустя какое-то время Яхин-Боаз сказал с напряжением в голосе:
– Нам хорошо вдвоем, тебе и мне. Все эти месяцы были хороши.
– Да, – произнесла Гретель и подумала: «Ну, вот и начинается, скверные новости».
– Мы можем быть вместе, а можем быть и поодиночке друг с дружкой, – продолжал Яхин-Боаз, – каждый наедине с собой, с собственными мыслями.
– Да, – сказала Гретель. Кто мог на него охотиться? – подумала она. Братья его жены? С ножами? Откуда порезы на его руке? Это не от ножей.
– Мы можем рассказывать друг другу все, всякое, – говорил Яхин-Боаз. – А еще можем позволять друг другу держать в себе такое, о чем не рассказывать.
– Да, – сказала Гретель. Нет, не братья его жены, решила она. Братья другой женщины? Или сама другая женщина? Я на восемнадцать лет младше его. Она что, еще моложе? Красивее?
– Если бы я попросил тебя сходить и купить семь фунтов бифштекса – и не задавать вопросов, согласилась бы ты? – спросил Яхин-Боаз.
