Домой явилась мать, приготовила ужин. За столом она говорила о том, как трудно управляться с лавкой, о том, что она все время усталая, как мало удается ей спать и до чего сильно потеряла она в весе. Иногда Боаз-Яхин видел, что лицо ее ждет ответа, но не всегда мог вспомнить, о чем она говорила. Ее лицо сделалось чужим, и чужим стал он для себя самого. Вновь чувствовал пустоту, но то была не легкая пустота, что была у него в автобусе. Словно что-то покинуло его, и теперь он должен последовать за ним в мир. Ему не сиделось на месте, он хотел двигаться дальше.
– Почему? – спросила его мать.
– Что почему? – спросил Боаз-Яхин.
– Почему ты так на меня смотришь, я сказала, – сказала мать. – О чем ты думаешь? Ты как будто в тысяче миль отсюда.
– Не знаю, – ответил Боаз-Яхин. – Не уверен, что вообще о чем-то думал. – Он думал, может, я никогда больше тебя не увижу.
Поздно той же ночью он спустился в лавку и стал разглядывать одну большую настенную карту. Смотрел он на свою страну на ней и на то место, где был его городок.
Водил пальцем по глянцевой поверхности, ощущал линии исканий, что вели прочь из его городка и других городков, из его страны и других стран, сливаясь в великом городе далеко за морем. Отец его, подумал, будет там, а с ним – и карта карт, какую обещал он Боаз-Яхину.
Он зашел в контору, открыл кассу. Та была пуста. Значит, мать заметила отсутствие денег и их возвращение, когда он их брал в прошлый раз. Боаз-Яхин пожал плечами. У него самого было довольно денег, чтоб жить недели две или около того, если будет ночевать под открытым небом, и у него с собой гитара.
Он собрал рюкзак, положил в него свою карту, взял гитару. Матери оставил записку:
Найду отца и верну мою карту.
Он сходил к дому Лайлы и сунул записку под дверь:
Я думал, что попрошу тебя уйти со мной,
но должен идти один.
Боаз-Яхин вышел из спящего городка, мимо пальм и площади, где струя фонтана нескончаемо вздымалась и опадала, мимо темных лавок и домов, мимо собак, что расходились своими несколькими путями, мимо ярких закрытых бензоколонок. Он вышел на дорогу, услышал, как перекатываются под ногами камни обочины, ощутил в дороге ночь и утро, что уже наставало.
Таксист подмигнул, когда Яхин-Боаз с ним расплачивался. Значит, льва он не видел, подумал Яхин-Боаз. Заметил, что я иностранец, и решил, что я пьяный, а потому насмехался надо мной.
Когда Яхин-Боаз выбрался из такси, у книжного магазина льва не было, и в этот день он больше не появлялся. Яхин-Боазу было смертельно жутко, когда лев его скрадывал, но после в нем возникла странная радость. Львы уже вымерли. Львов больше нет. А вот у него лев есть. «Я думал, это ваше», – сказал ему таксист, подтрунивая над иностранцем, который, как он считал, пьян.
