Айван, единственный и неповторимый | страница 61

Она лежит в моей ладони тяжелая и прохладная, сочного коричневого цвета.

А стена напротив терпеливо ждет, как бесконечный белый рекламный щит.

Это большая стена.

Но и куча земли большая, да и я – большой художник.

Я шлепаю целые пригоршни грязи на теплый цемент. Ставлю отпечаток руки.

Грязным пальцем я мажу себе нос и ставлю отпечаток носа.

Я скольжу ладонями вверх и вниз. Эта грязь густая, работать с ней непросто, но я продолжаю ходить туда и обратно, черпать ее и размазывать.

Я не знаю, что именно рисую, да и не думаю об этом. Я делаю мазки, завитки и провожу толстые линии. Фигуры и узоры. Свет и тень.

Я – художник перед полотном.

Закончив, отступаю, чтобы оценить результаты своей работы. Но это очень большой холст, и нужно найти другую точку обзора.

Я подхожу к дереву с толстыми сучьями, цепляюсь за нижнюю ветку и пытаюсь забросить на нее ноги.

Ох. Приземляюсь я жестко. Похоже, я слишком велик, чтобы скакать по веткам.

Я пробую снова, но на этот раз, задыхаясь от напряжения, подтягиваюсь на ветку с помощью рук.

Потом еще одна ветка, еще – а дальше мне хода нет. Усевшись посередине дерева, я вижу свое мирно дремлющее стадо.

Потом оглядываю стену, исчерченную и забрызганную грязью. Не слишком много цвета, но зато сколько движения! Мне это нравится. Рисунок выглядит необузданно и не от мира сего – такой вполне могла бы нарисовать Джулия.

Со своего места на дереве я могу заглянуть за стену. Я вижу жирафов и гиппопотамов. Вижу оленей, ноги которых похожи на тонкие сучки. Медведя, спящего в пустой колоде.

Я вижу слонов.

Она далеко-далеко, в высокой, до живота, траве и в окружении других слонов.

Руби.

«Вот она, Стелла, – шепчу я. – Руби в безопасности. Как я и обещал».

Я зову Руби, но ветер срывает слова с моих губ, и я понимаю, что она никогда меня не услышит.

И все же Руби на секунду замирает, а ее уши раскрываются, как маленькие паруса.

А потом она с тяжеловесной грацией продолжает свой путь среди травы.

Вечернее небо закрыли облака, холодно, моросит. Скоро будет ужин, но я о нем не думаю.

Ночь мы проводим в помещении, и я всегда захожу туда последним. Я слишком много времени провел в четырех стенах.

В это время посетителей всегда немного. На разделяющую нас стену опирается лишь несколько заплутавших бродяг. Они тычут в нас пальцами, делают несколько фотографий и уходят к живущим по соседству жирафам.

Один из смотрителей машет нам. Я неохотно поворачиваюсь, чтобы идти внутрь.