Лионель кусал себе губы от досады и нетерпения.
«Как я глуп, что остаюсь свидетелем этой мистификации, когда от меня зависит выйти отсюда!..»
Он дошел до конца балкона с намерением удалиться, но балкон был огорожен, а внизу темнели утесы и бездны. Несмотря на то, Лионель решился перешагнуть через решетку. Скоро он был принужден снова остановиться, разглядев, что утесы шли книзу отвесной стеной, и дикая коза не решилась бы прыгать с них. Месяц, мелькнув в эту минуту из-за тучи, осветил Лионелю глубину пропасти, от которой его отделяли едва несколько дюймов. Он принужден был зажмурить глаза, спасаясь от головокружения, которое начинал чувствовать, и с трудом удержался за балкон. Видя себя безопасным на небольшой площадке балкона, висевшего над бездной, он должен был зато сделаться невольным свидетелем торжества своего соперника. Вооружась философским терпением, Лионель решился хладнокровно слушать все сантиментальные тирады графа де Моранжи.
— Лавиния, — говорил граф, — пора оставить притворство. Невозможно, чтобы вы не понимали, как страстно я вас люблю. Вы обращаетесь со мной так жестоко, как будто страсть моя — ничтожная прихоть сердца, которая родится и умирает в один и тот же день! Любовь моя к вам заключает в себе судьбу всей моей жизни, и если вы не примете моего обета посвятить вам жизнь мою, вы увидите, что и светский человек может забыть все приличие и отказаться от власти холодного рассудка. Не доводите меня до отчаяния или страшитесь его последствий!
— Вы хотите, чтоб я отвечала вам решительно? — сказала Лавиния. — Хорошо, я исполню ваше желание. Скажите, знаете ли вы мою прежнюю жизнь?
— Да, Лавиния, я знаю ее. Я знаю, что человек недостойный, презренный обманул и покинул вас, и сострадание, какое я чувствую к вашему несчастью, еще более увеличивает чувство моего сердца. Только одни истинно великие души бывают жертвами злобы людей и общественного мнения…
— Знайте же, граф, — возразила Лавиния, — что я умела воспользоваться тяжкими уроками судьбы, и теперь ни мое собственное сердце, ни сердце другого уже не увлекут меня. Я знаю, что не во власти человека оставаться всегда верным своим клятвам и измена часто следует за ними. Не думайте уговорить меня, как дитя, и если вы говорили не шутя, вот мой ответ: я не доверюсь теперь ничьей любви. Женщина, которую судили строго за ошибки ее юности, всегда будет окружена щитом, крепким более самой добродетели: это — недоверчивость!
