— Нет, спасибо, — сказал Глефод.
— Но она вкусная!
— СПАСИБО, НАЙ, Я НЕ ХОЧУ, – повторил капитан в громкоговоритель, позаимствованный в Музее, после чего убрал устройство от губ и продолжил обычным голосом. – Чем предлагать мне вражескую кашу, расскажи лучше, что ты увидел. Какая она – Освободительная армия? Так ли она велика, как писали в газетах?
– Даже больше, — сказал Най. – Вся равнина перед столицей заполнена людьми, она как целое море муравьев с отдельными жучиными островками.
– Жучиными островками? Най, что это значит, во имя всего святого?
-- Я имею в виду машины, Аарван. Танки, грузовики, орудийные платформы. Это просто метафора. Я разведчик, но я еще и поэт. Все как в книгах, сам понимаешь. В одной руке меч, в другой – перо. А еще я художник, если тебе интересно.
– Ты зарисовал вражеские позиции? И тебе позволили это сделать?
– Конечно! – с гордостью ответил Най. – Я даже показал им то, что получилось, хотел услышать их мнение. Сперва они сочли меня шпионом и уже поставили к стенке (я читал такое в одном романе, обычная ситуация на войне), но тут кто-то посмотрел мой рисунок и начал смеяться. Потом он показал его остальным, и они засмеялись тоже. Командир сказал, что я действительно дурак, а дураками пусть занимается Бог, это уж его заботы. Я не обиделся, талантливых людей часто считают глупыми, хотя это не так. Потом он потребовал от меня сказать, что Освободительная армия несет народу Гураба процветание и величие, а Джамед Освободитель – прирожденный лидер, достойный вести за собой могучую нацию. Я повторил за ним, потому что это чистая правда. Еще командир спросил, нет ли у меня каких-либо причин ненавидеть Освободительную армию и препятствовать будущему, которое она намеревается создать. Я сказал, что нет, я далек от политики и экономики, а личной ненависти у меня ни к кому нет. В этот момент мне было немного страшно, я боялся, что он спросит о моей настоящей причине сражаться, и тут уж придется сказать ему правду.
– А он не спросил, почему ты одет, как рыцарь?
– Нет, я оставил доспехи в кустах неподалеку от лагеря.
На этом месте Глефод задумался и сопоставил факты. Свою обычную, испорченную одежду Най бросил в Музее, стало быть...
– Ты хочешь сказать... – начал он, и Най кивнул.
– Я прикрылся лопухом. Из вещей у меня остались лишь карандаш за ухом, том рассказов и в нем – лист бумаги. Еще у меня была решимость, но она за вещь не считается. Гляди, что я нарисовал.
