– Да, – сказала Мирра и, поднырнув под руку Кнарка-младшего, оказалась прямо перед портретом, став живым щитом на пути к его разрушению. – Это так.
– Тогда в чем дело? – полковник надвинулся на Мирру, как гора, так, что она почувствовала на лице его горячее мятное дыхание. – Захотелось соригинальничать, попротиворечить тайной службе? Бросьте, вы не маленькая девочка, надо уметь подчиняться власти. Человек – точка пересечения общественных отношений, он должен вести себя так, как этого требуют от него прошлое, которое его сформировало, и настоящее, в котором он трепыхается. Зачем строить из себя особу, про которую наши секретные файлы лгут?
– Я не строю, – сказала Мирра, отворачиваясь головой от Конкидо и прижимаясь к холсту и стене за холстом. – Пустите!
– А что вы мне сделаете? – спросил полковник и дунул ей в волосы. – Хотите, я сейчас укушу вас за мочку уха? А как насчет поцелуя? Или мне разорвать на вас футболку, и пусть мои недоумки видят, чем наградил вас господь? Не думайте, что я превышаю полномочия, у моих полномочий пределов нет. Вы все считаете себя бунтарями, нонконформистами, борцами и героями, но из моих секретных файлов вытекает, что это отнюдь не так. Ваши привычки и ваши жесты, все ваши чувства и мысли, что мы фиксируем – из них вытекают смирение и покорность, не более того. Про тайную службу думают, будто она ломает, но это, признаться, вздор. Мы всего лишь сокрушаем ложное и вытаскиваем на свет божий истинное – то, что записано в наших файлах, то, что и есть вы. Хотите, я покажу вам вас, милочка? Хотите, я сделаю так, что вы будете честны сама с собой?
– Нет, – сказала Мирра чуть слышно. – Не хочу.
– Почему же тогда вы сказали не то, что должны были сказать? – полюбопытствовал Конкидо и дунул в волосы Мирры еще раз. – Почему вы делаете то, чего не желаете делать? Можете не лгать, я вижу вас насквозь. Ага! Вы сами не знаете, почему? Да, все сложнее, чем я думал. Несомненно, здесь влияние вашего мужа. Что ж, ничем не могу помочь. Ничем, абсолютно.
С этими словами полковник вдруг отступил от Мирры, и та, освобожденная, облегченно вздохнула.
– Штрипке! – сказал Конкидо. – Есть у нас на нее что-нибудь? Как она относится к гурабской династии?
– Никак, господин полковник, – отозвался Штрипке, который, пока начальник беседовал с Миррой, стоял навытяжку. – Но… это ведь не преступление?
– Нет, – сказал Конкидо. – И не порок. Преступлением не является даже то, что эта женщина расстроила меня. И я даже не стану ее наказывать, хотя мог бы. Просто не хочу видеть. Заприте ее куда-нибудь, ребята. С глаз долой, из сердца вон. А с капитаном я начну ровно с того, на чем с ней закончил.
