Фэри: ...За весь день никто не сказал мне, что любит меня.
Миссис Сэвидж: Нет, Фэри, мы все вам это говорим.
Фэри: Нет, никто не говорил. Я до сих пор жду.
Миссис Сэвидж: За обедом я слышала, как Флоренс вам это сказала: "Не ешьте слишком торопливо, Фэри."
Фэри: И этим она хотела сказать, что любит меня?
Миссис Сэвидж: Ну, конечно! Всегда это подразумевается, когда, например, говорят: "Возьмите зонт, на улице дождь", или "Возвращайтесь поскорее", или еще "будьте осто-рожны, не сломайте себе шею". Есть тысяча способов выразить любовь... но надо уметь это понимать. Когда я увидела своего мужа в первый раз, я ехала верхом на лошади, и он мне сказал: "Вы хорошо держитесь в седле!" Я сразу же поняла, что он меня любит.
Фэри: О, благодарю вас! Сколько прекрасных случаев я упустила...
Сказать, что я удивилась - ничего не сказать.
- Что это?
- Ты не знаешь? - немножко разочарованно спросила Ивашкевич.
- Как раз знаю. "Странная миссис Сэвидж". Обожаю эту пьесу.
Ивашкевич приобняла меня:
- Так и знала, что ты моя потерянная сестра. А почему я сварганила плакатик... - Поля вздохнула. - Дурацкий мой характер: взрываюсь, бешусь из-за ерунды и мне часто кажется, что я всех раздражаю. Что меня невозможно любить, вот такую. Знаешь, когда впервые смотрела спектакль по телевизору, разревелась на этой сцене... потому что подумала об этом же: сколько прекрасных случаев я упустила! И сколько раз была уверена, что всех только бешу.
- Ты-то? - поразилась я. - Тебя все любят.
- Прям уж все!
- Ну, в том смысле, что ты всем очень нравишься, ты популярна.
- Да я знаю, - вздохнула Поля, из чего я сделала вывод, что это не совсем то, что ей нужно. - Вот потому читаю-перечитываю отрывок из пьесы... Успокаивает, что ли... когда накатит меланхолия.
- Всё-таки нравятся тебе плакаты, двадцатые годы по тебе плачут! - решила я шуткой подколоть Полю, чтобы она прямо сейчас не впала в меланхолию. - Не на демонстрацию приволочь какое-нибудь "Долой!", так хоть дома повесить, - мы вместе рассмеялись.
Удивительно, какие люди могут мучиться дурацкими комплексами! Никогда бы не подумала такого про Ивашкевич, несмотря на её действительно непростой характер, который мне ещё предстояло изучить в полной мере.
К весне мы с Полей ходили по институту под ручку, не расставаясь. Нам нравилась одна и та же музыка (техно, новая волна), одни и те же книги и фильмы: к примеру, мы по сто раз возвращались к персонажам романа Митчелл, препарируя героев с психологической точки зрения - особенно женщин, разумеется; или взахлёб обсуждали экранизации Стивена Кинга, сравнивая их с первоисточником. Правда, тут Полинино преимущество было очевидным: она читала Кинга в оригинале, ей открывалось больше, чем мне, её анализ получался тоньше и интереснее. Поэтому я больше слушала и внимала. Разумеется, много говорили о происходящем в стране, обо всём прочитанном, ещё совсем недавно запрещённом, что полностью меняло картину мира, перепахивало мозги и заставляло чувствовать боль. Об этой боли мы тоже много разговаривали. Для Полины политическая часть жизни была очень важна, слишком явно доминировала, выталкивая всё прочее из её сознания. В конце концов, именно эта страсть определит всё - и её жизнь, и наши отношения. Но потом, потом...
