А суть-то была совсем в ином.
Прочтите письма Эренбурга, написанные в августе 1967 года, они всё объясняют. Его длившийся с 1950 года роман с Лизлоттой Мэр стал главным в его тогдашней жизни. Они встречались в каждую поездку Эренбурга на Запад (Лизлотта редко могла приезжать в Москву; между тем в 1960 году они встречались 10 раз, в 1961 и 1962-м — по 6 раз и дважды в 1963-м, причем последний раз это было 6 марта в Мальме, откуда Эренбурга срочно вызвали на пресловутую встречу в Кремле). Вот почему Эренбург так держался за «борьбу за мир», придумывал и организовывал «круглые столы», симпозиумы и конференции, сменявшие друг друга. Уже лежа с тяжелейшим инфарктом, он писал Лизлотте: «Надеюсь, как только смогу — поставить вопрос о Цюрихе…» — а жить ему оставалось 12 дней… Не слишком большое преувеличение допустила Ирина Ильинична Эренбург, сказавшая как-то мне, что на этом «романе» держалось все движение сторонников мира.
Резко отлученный 8 марта 1963 года от всей общественной деятельности, Эренбург понимал, что если он не переломит ситуации, то встречи с Лизлоттой станут невозможными. Вот объяснение его продуманной фразы, сказанной Майскому: «У меня нет слепой привязанности к жизни… Я могу с ней расстаться, если ее уклад меня не удовлетворяет».
Письмо Хрущеву 27 апреля 1963 года — попытка снова стать выездным (об остроте вопроса для Эренбурга говорит заявленная им готовность вообще отказаться от высказываний и в СССР, и за рубежом по вопросам искусства, если будет решено, что его эстетические взгляды противоречат политике КПСC.Такой жертвы, правда, от него не потребовалось — решение Политбюро: «На будущее ограничить поездки Эренбурга», было принято в отсутствие Хрущева еще 2 января 1963 г., но после августа 1963 г. оно не применялось)… У всей этой истории оказался почти счастливый конец — это видно из письма Эренбурга Хрущеву от 18 августа 1963 г.; Хрущев проинформировал о нем Президиум ЦК и в протоколе от 21 октября 1963 г. записали: «О письме Эренбурга. Вызвать, сказать: „вы сами будете <себе> цензором“». Однако многие инициативы Хрущева в ЦК КПСС уже саботировались; ровно за два месяца до свержения Хрущева Эренбург писал ему, что все, о чем они договорились год назад при личной встрече, напрочь не исполняется чиновниками…
Из сюжетов, связанных с письмами деятелям искусств, — скажем лишь о переписке Эренбурга с Пикассо. Они познакомились в Париже в 1910-е годы, даже подружились; однако наиболее сердечными их отношения стали после трагического поражения Испанской республики. Во время Второй мировой Пикассо вступил во французскую компартию, одну из самых мужественных сил Сопротивления (лидеры ФКП членством Пикассо очень гордились и всячески с художником дружили). Когда в 1944 году Эренбург в статье о вандализме фашистов упомянул о разбое, учиненном ими в мастерской Пикассо, 83 советских художника академического направления прислали в редакцию протест, назвав бесстыдным, что Эренбург «мазню» Пикассо приравнивает к великим произведениям искусства…
