— Считай что шутка у вас удалась и я испугался! — Услышав что он шепчет, снова внутри бешенством полыхнуло и я еле сдержался чтоб его, как и труп Димки тогда, не отходить хорошенько ногами. Но вот когда до меня дошло, что этот полутруп еще и на русский перешел и вполне нормально на нем лопочет, уже не выдержал и, уронив флягу на землю, схватив этого нацика за пазуху, хорошенько встряхнул и прошипел ему в лицо: — Поздно ты, падла лысая, вспомнил, что народы наши братские! Почему–то всегда вы об этом начинаете вспоминать, как под задницеи начинает припекать. Твари!
Отбросил его от себя и поднявшись на ноги, отошел на пару шагов в сторону, чтоб успокоиться. Но лысый снова принялся, плюясь кровью, шептать, что они шутили и убивать не хотели. Так что с успокоиться были проблемы, а вот желание заткнуть его пулей, только возрастало с каждым его словом. Особенно бесило, что он меня братом называет.
Но пусть с трудом, всё же взял себя в руки. И то, только из–за того что заметил, у лысого уже не только кровавые пузыри, но и пока еще тоненькая струйка крови с угла рта потекла. Буду и дальше психовать, вообще ничего не узнаю. Так что заставил себя успокоиться, подошел обратно, подобрал флягу и сунув ее ему под нос, спросил:
— Это что такое?
— Живец, — прекратив причитать, ответил лысый на автомате, скосив взгляд на флягу. А потом, видимо, до него дошло о чем я спрашиваю, так как его глаза стали стремительно увеличиваться в размере от удивления, и когда они чуть ли не в два раза больше стали, он выдохнул, снова перейдя на украинский: — Св1жак?! Дшсно св! жак? Але ми ж не знали, Улей! Ми не знали! На спорядження повелися! Якщо б знали що св1жак… ти ж знаеш, Улей, ми ж свежаков не чтаемо… (Свежак?! Действительно свежак? Но мы же не знали, Улей! Мы не знали! На снаряжение повелись! Если б знали что свежак… ты же знаешь, Улей, мы же свежаков не трогаем…) — запнулся он на миг, — Вже не чтаемо. Але ти ж нас вже покарав за Ti випадки… (Уже не трогаем. Но ты же нас уже наказал за те случаи…)
Слушая всю эту бредятину, никак не мог понять, то ли лысый от потери крови сбрендил, то ли они и раньше какими–то сектантами были. Попытался его словесно прервать и о живце более подробно расспросить, но он на меня вообще не реагировал: глаза круглые, смотрит в небо и перед каким–то Улеем оправдывается.
Пришлось его снова за шкирку взять и встряхнуть хорошенько, о чем тут же пожалел, хоть и добился желаемого. Лысый вскрикнул от боли, а кровь, теперь уже не изо рта, а из–под него чуть ли не ручьём потекла.
