* * *
В воскресенье пошла в папин дом, просто чтобы проверить. Замки поменяли. Я попробовала один ключ, потом другой, потом еще один, тянула дверь на себя, потом толкала ее вперед. Я стояла там, держа в руке целую связку, стряхивая с петель засохшую красную краску носком ботинка, как будто ради этого я сюда и пришла.
Я прогулялась к боковой стороне дома, открыла ржавую калитку и зашла в сад. Заросшая лужайка пожелтела от жары. Одна из яблонь склонилась пополам, проломившись в захваченную сорняками клумбу. Я пробралась к ней по тропинке. На ней все еще было несколько цветов с начавшими закручиваться коричневатыми лепестками. Я раздавила один указательным и большим пальцами и вдохнула сочный аромат.
Я помню лишь фрагменты. Обнаженные ноги, гортензии, вкус ее губ. Между гортензиевым кустом и забором было место, куда могли забраться две девочки, если были достаточно небольшими и не боялись поцарапать колени. Это было одно из мест, очевидных для детей и скрытых для взрослых. Тайное место. Зимой там не было ничего; куст был голым. Но каждое лето маленькая комната расцветала снова.
Теперь ее нет; куст давно зарос, земля была слишком мокрой, чтобы ползти по ней. Я не могла бы там сидеть, даже если бы захотела. Тем более, я намного больше, чем была тогда. Долгое время я стояла, наклонившись, опершись ладонями о сырую землю и засунув в нее ногти. Когда я поднялась и начала идти обратно к Эсти и Довиду, я пыталась выскрести грязь из-под ногтей. Чем сильнее я пыталась, тем дальше я ее засовывала.
* * *
Мы знали про гортензиевый куст много лет. Как только мы оказывались внутри, мы были невидимы для дома и защищены от лишних глаз. Я помню запах этого куста. Густой, сладкий аромат гниющих гортензий и сырой земли. Когда весной я прохожу мимо гортензиевых клумб на вокзале Гранд Централ, передо мной мерцает резкое, внезапное воспоминание о грязи под ногтями, теплых бордовых свитерах и белизна ее голых, избавленных от колготок ног.
В школе было правило: мы должны были носить плотные, темные, непрозрачные колготки, чтобы мужчина не стал возбужденным, увидев наши ноги. Потому что учителя дневной школы имени Сары Рифки Хартог были уверены, что от вида школьницы в колготках ни один мужчина уж точно не станет возбужденным. После школы Эсти приходила ко мне делать уроки. Думаю, тогда все и началось. Летняя жара, беготня в мою комнату наперегонки, борьба с колготками и босоногий триумф.
Поначалу нам просто нравилось сидеть там, где никто не мог нас видеть. «Никто» — это мой папа, который бы и не искал, и Белла, домработница, которая к этому времени уже уходила домой. Мы сидели там, разговаривали, читали, смотрели на небо из-под душистых нависающих цветов. Но там все и началось.
