— Ронит, а она будет там, эта девушка, которую ты…
Я улыбнулась, потому что он не мог ошибиться еще больше. Слезы прошли, так и не пролившись, и мне стало лучше. Я сказала:
— Эсти? Нет, не думаю. Она уже давно ушла. В былые времена она была похуже меня.
Он улыбнулся. Я улыбнулась. Мы сидели и пили кофе, как старые друзья.
Позже мы поговорили. Про Англию, про моего отца. Я попыталась объяснить, чем евреи в Британии отличаются от евреев в Америке. Есть такое у Скотта — он делает так, что все кажется очень простым, потому что в его мыслях оно именно такое. Он сказал:
— Он был каким-то важным раввином, твой папа? Написал книгу, основал синагогу. Что будет сейчас?
Я покачала головой.
— Если я знаю эту общину, — я посмотрела на часы, — да, они уже обсуждают, кто же заменит моего отца.
— Сейчас? Когда его еще даже не похоронили?
— О да, особенно сейчас. Это решающий момент. Понимаешь, — я откинулась на стуле, расслабившись и приготовившись читать лекцию, — динамика синагог на самом деле простая, как динамика монархий. Все дело в наследовании. Чем проще наследование, тем все счастливее.
— Они уже выбрали наследника?
— Скорее всего. По крайней мере, у совета есть кто-то на уме. — На мгновение я посмотрела на потолок, размышляя. — Я, конечно, не знаю все так, как знала тогда. Но, думаю, мой двоюродный брат Довид — наиболее вероятный претендент. Хотя… Он не особо уверен в себе. У него нет, ну, знаешь, такого «ва-ва-вум».
— Раввину нужен «ва-ва-вум»?
Я улыбнулась:
— Ты понимаешь, о чем я. Харизма. Навыки общения. Приятный голос. Все такое. — Я сделала еще один глоток кофе. — Но я все же думаю что это будет Довид.
— Как это? Если у него нет харизмы, навыков общения, приятного голоса?
На секунду я задумалась, уставившись в свой кофе. Он послушный. Вот какой Довид парень: тихий, мягкий, делает то, что ему говорят. Они не захотят другого раввина-подстрекателя. Совет захочет кого-то, кем они смогут командовать, кому смогут говорить что делать, кого-то, кто не будет создавать неприятностей. Я улыбнулась. Кажется, родись я мужчиной, я бы все равно не отвечала ни одному требованию.
Он смотрел на меня с наполовину сочувственной, наполовину позабавленной улыбкой. Я вдруг больше не хотела об этом говорить. В конце концов, ради чего я позвонила ему среди ночи? Не ради чтобы горевать с ним, вместе вспоминать моего отца или сидеть на низкой скамье. Я сказала:
— Знаешь, что мне нужно прямо сейчас?
— Что?
