Итак, на первый Шаббат после Симхат Тора, синагога была переполнена, а члены общины были более сосредоточены на Раве, чем на молитвах, с которыми они обращались к Создателю. Они беспокойно наблюдали за ним все утро. Довид и правда находился рядом со своим дядей, поддерживая его сидур и правый локоть. Но, кто-то пробормотал соседу, возможно, присутствие такого человека скорее препятствует, чем поможет выздоровлению? Довид был раввином, это было известно всем, но он был не Рав. Различие было едва заметным, но все же раввином можно стать путем учебы и достижений, а титул Рава присваивался общиной многоуважаемому лидеру, ученому непревзойденной мудрости. Рав Крушка без сомнений был именно таким. Но разве Довид когда-нибудь выступал на публике, или давал великолепную двар Тора, или хотя бы писал вдохновляющие книги, как это делал Рав? Нет, нет и нет. Довид был неказистый с виду: небольшого роста, лысеющий, немного полноватый, но в нем, вдобавок, не было такого духа, как у Рава, не было такого огня. Ни один представитель общины, даже маленький ребенок, не обратился бы к Довиду Куперману «Раввин». Он был «Довид», а иногда просто «тот племянник Рава, тот помощник». А его жена! Видно было, что что-то не так у Эсти Куперман, что была какая-то проблема, какое-то беспокойство. Но этот вопрос попадал под название лашон ha-ра — «злой язык» — и не может обсуждаться в cвященном доме Властелина.
В любом случае, Довида считали неподходящей поддержкой Раву. Рав должен быть окружен большими знатоками Торы, которые учатся днем и ночью, и этим предотвратят злой божий указ. Жаль, некоторые говорили, что у Рава нет сына, который бы поучился в его заслугу, и Рав удостоился бы долгой жизни. А еще жаль, говорили другие, потише, что у Рава нет сына, который сам станет Равом, когда тот уйдет. Ведь кто займет его место? Эти мысли циркулировали уже несколько месяцев, становясь более различимыми в сухой жаре синагоги. Чем больше энергия Рава отделялась от него, тем больше Довид также с каждой неделей становился все более согнутым, будто чувствуя, как их тяжелые взгляды взгромоздились к нему на плечи, а сила их разочарованности давила ему на грудь. Он почти не поднимал глаз во время службы и ничего не говорил, лишь переворачивая страницы сидура и занимая свое внимание только словами молитвы.
К полудню всем прихожанам стало ясно, что Рав выглядел хуже, чем раньше. Они вытягивали шеи, чтобы лучше его наблюдать. Во время утренней службы Шахарит, помещение становилось все теплее и теплее, и каждому мужчине было известно, что его тело начало прилипать к сиденью через костюм. Рав наклонился во время Модим, потом выпрямился снова, и его рука, которой он держался за скамейку впереди него, была белой и дрожала. Лицо его, будучи четким, дрогнуло в гримасе.
