* * *
С пляжа не уйти — нега серебристая. Вода на горизонте сливалась с вуалево-серым небом, на котором потерялось, растеклось облачное солнце — даже с ходу не угадать, в какой стороне просвечивает его смазанный шар.
— Кирыч, встаем. Фотограф до шести, а “Ткани” в семь закроются, — сонно бормочет Лёля и переворачивается на спину.
— Девочки, вы тогда и на нас ситец купите, пожалуйста, — далекий вежливый голос Кельбас.
Хочется пить, но есть только горячий персик. Кира дремлет и представляет этот платочек под каску белым в зеленую точку, и цветочная кайма по краю такая же зелененькая. В бабушкином шкафу их целая стопка. Платочек пах утюгом, когда его завязывали веселой распаренной Кире после бани. Их еще детям зимой под меховые шапки надевали. Такой специальный платочек — только для детей и старушек, совсем простой. У взрослых тетенек другие — шелковые, скользкие, иногда газовые с золотыми нитями.
— Девчата, а вы сами откуда будете?
Это местные склеивают рядом двух хорошеньких толстушек на покрывале.
— Та мы с Москвы, — звонко отвечают девчата.
Кира и Лёля одновременно фыркают, не открывая глаз.
Взял бы да и приехал, мечтает Кира, плюнул на ее слова о разрыве, вскочил в поезд, в машину, и через сутки здесь. Хотя какой в этом смысл?
Его звали Антон. Была зачетная морозная неделя, и свежеспиленные елки в загоне на углу Лесного и Кантемировской одуряюще пахли, Кира специально проходила там по несколько раз в день, нюхала. Чья-то свадьба, вино рекой. Они танцевали всю ночь и еще день, а на третий Кира поняла, что влюбилась, — решила не спешить с возвращением в свою прекрасную прежнюю жизнь. Лёньке врала, что закрутилась: праздники, сессия — ты любим, любим. На каникулы улетела к сыну, а вернувшись, изумилась, увидев Антона в толпе встречающих. Обратный билет у нее был только до Москвы, а дальше — на любое свободное до Питера. Он встречал все столичные рейсы, перебегая от выхода 1 к выходу 2 через гулкие залы Пулково. Сложил пальцы, показывая “три”: три кофе с молоком из бачка, три, и бутерброды с костромским, тоже три, — целый день тут торчу. Она смеялась — наверху в пяти световых стаканах стремительно гасло небо.
Из аэропорта поехали к нему, и Кира больше не вернулась в общагу. Но ее не покидало чувство преступности и скоротечности происходящего. Она даже вещи свои не перевезла — так и ездила полгода в общежитие переодеваться и курить. Раза два в неделю заезжала к Лёньке, бормотала, что ей надо разобраться в себе, подумать. Смотрел печально, обнимал судорожно.
