Опер оперу тоже рознь — зависит от того, кто чем занимается. Один направляет своего агента на раскрытие преступлений, на предотвращение террористических актов, а другой — на сбор анекдотов: кто рассказал анекдот про Путина, кто смеётся над Ивановым или Патрушевым…
Нельзя одного и того же агента использовать и для сбора анекдотов, и для работы в преступной среде, внедрять его в террористические организации. Это разные специальности. И не сможет оперативный работник, который вырос на политическом сыске, служить в подразделении по борьбе с терроризмом. И наоборот. Одно дело — спасать жизнь людей, а другое — затыкать им рот.
Молодым сотрудникам рассказывают случай; как во время войны полк прорывался из окружения, командир был ранен, фашисты наступали на пятки. Несколько человек должны были задержать врага. Умереть, чтобы спасти остальных. Командир сказал особисту: возьми любой взвод и продержись, сколько можешь. И тогда особист перед строем приказывает: «Мои люди, ко мне!» И вышли все агенты. И все полегли. Стукачи? Агенты. Каков опер, таковы и его агенты.
Представь в этой ситуации Путина. Вот он встал бы перед строем: «Мои люди, ко мне!», и кто бы вышел? Патрушев? Этот за Родину убить может, а умереть — никогда.
Я не стыжусь своей работы. Пусть Зданович стыдится.
То есть ты никогда не совершал поступков, которых стыдишься?
Я стыжусь того, что смалодушничал и написал рапорт на своего начальника отдела Платонова. В 1995 году, после событий в Будённовске, был снят Степашин, и директором ФСК назначили Барсукова. Шла чистка, и сняли почти всех начальников отделов. В том числе и Платонова. Но так как его снимать было не за что, спровоцировали конфликт. Платонов пришёл к Волоху, вновь назначенному начальнику Оперативного управления. А тот стал на него орать. Платонов вернулся и говорит в сердцах: «Я бы его застрелил. Вот мерзавец!» Это слышали несколько человек. Нас стали вызывать и требовать на Платонова писать рапорта. Я понимал, что это просто нервы, человек не сдержался, что никогда он Волоха не застрелит. Тем не менее слова-то были произнесены. Я заявил, что это ерунда, но меня всё равно вызвали и приказали писать рапорт. Я подчинился, потом пошёл к Платонову и сказал:
— Александр Михайлович, я на вас рапорт написал, извините.
Он говорит:
— Да ладно. Не ты один написал.
Это — главное, за что мне стыдно.
Второе. В 1995 году я участвовал в провокации против известного правозащитника Сергея Григорянца. Его в ФСБ просто ненавидят. В особенности те, кто по пятой линии работал. Его постоянно прослушивали, следили за ним. В 1994–1995 годы на него давили, чтобы он отказался от своей правозащитной деятельности. Но мужик оказался упёртый, с ним ничего сделать не могли. В конце 1995 года он вместе с двумя чеченками должен был выехать за границу на какую-то правозащитную конференцию с видеоматериалами о преступлениях, совершённых российскими войсками в Чечне. Начальник Оперативного управления Волох нас вызвал к себе в кабинет и доложил Барсукову, что, мол, люди готовы, выезжают на задание. По технике была получена информация, что Григорянц с этими материалами собирается выехать из страны. Волох приказал видеокассеты изъять, похитить или привести в негодность. Мы спросили — если изымать, то на основании чего? Мы сами не можем, это дело таможни, а у неё нет права изымать документы. Они же не запрещённые. Необходимо было основание, чтобы Григорянца со спутницами досмотреть в Шереметьево-2, задержать, не пустить в самолет. Кто-то предложил:
