— Ой-ой-ой! Ой, Митенька! Ой-ой! Умру! Сиротинушка ты мой! Останешься ты один на свете…
Паня от страха тоже заплакал. Но Митька не потерялся. Он оторвал свою голову от ладоней матери и твердо спросил:
— Это ты про квартиру?
— Нет, — сказала мамаша, немного успокаиваясь. — Я его видела, значит умру я скоро. Господи! Господи!
— Да кого его? — взволнованно спросил Митька.
— Чорта, — сказала мамаша и снова закрестилась на все иконы. — Уедем, Митька, с квартиры, завтра же уедем…
Известие о том, что Митькина мать видела чорта, разнеслось по всему театру. С утра во время репетиции приходили один за другим актеры и расспрашивали мать. Мать от страха слегла в постель, но про чорта рассказывала охотно.
— Подмела я зал, — говорила она, — погасила лампочки и в темноте пробиралась к выходу на коридор. Вдруг светло стало. Я оглянулась. Думаю, может лампочку в оркестре плохо прикрутили. Ну, тут я его и увидела…
— Неужели чорта! — удивлялись посетители.
— А то кого же? Стоит у самого оркестра в белом платье с вуалью, а на лбу рога черные. И в руке у него свеча красная с золотом, толстая-претолстая. Я как закричу. Не помню, как до лестницы добежала. Ну, думаю, это моя смерть пришла.
Слушатели ахали и охали. Многие приходили сюда, чтобы посмеяться над чортом и Митькиной матерью, но, послушав ее рассказ, действительно пугались. К вечеру многие не сомневались в том, что в театре появился чорт и что он может показаться и еще кому-нибудь другому. Молодые актрисы даже боялись ходить за кулисами в одиночку и от страха принимали за чорта то полотенце на стене в уборной, то угол декорации.
В тот день Митька не пошел в школу. Он сидел возле матери и прикладывал ей на голову мокрое полотенце. От рассказов о чорте и от всех гостей у нее заболела голова. К тому же из-за этого чорта мать сегодня не стряпала — пришлось есть холодную картошку.
Перед спектаклем в комнату под лестницей заглянул режиссер[8] товарищ Дмитриев. Он был сердит за всю эту историю с чортом и довольно грубо спросил у Федосьи, почему она не подмела в коридоре.
На это та возразила, что она ни в коридор, ни в зал не пойдет ни за какие коврижки. Довольно она страху натерпелась.
— Тогда, — сказал товарищ Дмитриев, — вам, тетя Феня, совсем придется уйти из театра, если вы эту дурь из головы не выкинете.
— И уйду, — сказала Федосья. — Это мне бог видение послал. Уеду с Митькой в деревню.
— Дура! — сказал Дмитриев и ушел, хлопнув дверью.
А у Митьки от слова «деревня» даже в спине похолодело. Уехать в деревню, бросить школу, театр, отряд, — Митька заплакал.
