— Приходи завтра, — крикнул ему вдогонку вожатый.
Митька бежал, что есть сил, и, запыхавшись, вбежал в собственную комнату над лестницей в театре. Мать, очевидно, только что кончила уборку, потому что на ней был кожаный фартук, а в руках она держала швабру. Она чем-то была, видимо, взволнована. У порога стоял швейцар, и из-за его спины выглядывала Марья, другая уборщица.
— Ну, так как же, тетя Феня, — говорил швейцар. — Уступите нам комнату или нет? Уж я вас сам на новую квартиру перевезу.
— Не поеду я в пятый этаж, — кричала Митькина мать, — не поеду!
— Да ведь хорошая квартира, в новом доме.
— У чорта на рогах! — кричала мать.
— Как же у чорта на рогах, когда только через улицу? Отсюда рукой подать, — сладким голосом заговорила Марья.
Митька ненавидел Марью. Разговоры про квартиру велись давно. Швейцару и Марье страсть как хотелось переехать в Митькину комнату, а Митьку с матерью перевести на другую улицу. Но мать не соглашалась переехать. Митька и подавно.
— А теперь, значит, опять за старое, — рассердился Митька, подошел к матери и хотел сказать ей, чтобы она не уступала, да по дороге зацепился за швабру ногой и покатился прямо под ноги швейцару.
— Господи, помилуй! — испугалась мамаша и закрестилась на икону. — Ты где был, Митюшка?
— В отряде, — сказал Митька, вставая с колен. И сразу вспомнил про вожатого и комсомольское рождество. Ему захотелось поразить и швейцара и Марью. — Ты, мама, не молись, — громко и торжественно проговорил он, — все иконы — дощечки.
Мать так и остолбенела. Но это продолжалось недолго. Звонкая пощечина наградила Митьку за его новости.
— Да как ты смеешь, — закричала мать, — так про бога разговаривать? Да бог-то тебя убьет на месте за такие слова!
— Да, уж знаете, — запела Марья из-за плеча швейцара.
— Удивляюсь я, что вы с ним так носитесь. Спустить бы ему штаны за такие слова. Убьет вас бог, молодой человек.
— Не убьет! — закричал Митька. Лицо у него раскраснелось. Глаза горели. — Не боюсь ничего!
— Вот придет к вам ночью чорт с рогами, тогда увидите. — Марья позеленела от злости.
— И чертей нет, — продолжал спорить Митька.
— Вот это уж вы напрасно, молодой человек, — важно сказал швейцар. — Черти везде водятся. И здесь в театре они водятся.
— Господи, помилуй, с нами крестная сила, — закрестилась мамаша.
— Рассказывают, — продолжает швейцар, — что здесь в театре водится чорт, но только показывается он редко. А кому покажется — с тем обязательно несчастие случится.
