Темнота (Народные суеверия) | страница 24



Затем будто бы другой кто подошел, и разговоры послышались.

Бабы все стояли и не шевелились…

Слышат они, будто кто-то замком у чулана громыхает, чудится им, что замок треснул и наземь полетел, заскрипела чуланная дверь. А они все стоят и пошевелиться боятся… Разговоры в сенях пошли громкие: кто-то смеялся и фыркал со смеху, кто-то песню даже затянул: «А-ах да не одна…»

«Искушение», — думали бабы и творили молитву. Слышали они, как захлопывались крышки их сундуков, как срывались двери с петлей и хлопались оземь, и все это приписывали силе нечистой.

Ночь шла; страстная свечка догорела совсем, и огонек ее чуть вспыхивал у самого края деревянной божницы… Ребенок кричал в люльке и готов был каждую минуту вывалиться оттуда, — бабы боялись помочь ему и не трогались с места.

Петухи проснулись и заорали, и первые, и вторые, и третьи; свет забрезжил, и совсем рассвело; в сенях уже не слышалось больше ни стука, ни разговоров, бабы думали, что все кончилось.

Вдруг опять кто-то вошел в сени и закричал благим матом.

Вслед за тем в избу опрометью вбежал Егор, бледный, испуганный… Смотрит — а бабы все на коленях стоят да поклоны бьют перед иконами.

— Бабы! — не помня себя, воскликнул Егор. — Да что же это такое у нас на дому творится?.. Ведь нас до ниточки обокрали. Поглядите-ка-сь, как сундуки-то разворочены!.. Вставайте! Надо за начальством скорее итти. И деньги — сто серебром — утащены… Ах, пропасть какая… Вставайте, аль оглохли?

А бабы боятся встать: ну как гром их расшибет? Однакоже кое-как уломал их Егор: встали они, пошли в сенцы, — а там все сундуки выпотрошены… Полились слезы, вой, причитанья…

Побежал Егор в волость жаловаться, потом повел с собой и баб к допросу, те все и рассказали по порядку: и как Юпла был утром и как вечером Пятница приходила.

— Надо скорей по горячему следу гнаться за Юплой — это его рук дело, — сказали в волости и в ту же минуту дали знать начальству в город.

Бабы сначала не верили, чтобы это мог быть Юпла, а не Пятница, но потом, когда мошенника схватили в городе да со связанными руками в деревню привезли, да когда он покаялся во всем, так бабы-то прямо со стыда сгорели…

С тех пор пятниц в Прикобыловке больше не праздновали.

Митька и чорт

Митькина мать была уборщицей в городском театре. Вечером, когда кончалось представление, она подметала большой шваброй в проходах между стульями и гасила дежурные лампочки в зрительном зале. На сцену она не ходила. Сцену убирала другая уборщица, Марья, жена швейцара. Зато Митька ежедневно бывал на сцене.