— Как видите.
— Это очень миленький вальс, и вы его прелестно играете.
— Да можно ли не хорошо играть на фортепиано, так прекрасно настроенном! Вы любите музыку?
— Не очень, ваше сиятельство. Но вы играете с таким чувством!
— Если так, то я буду продолжать.
И она со свирепой улыбкой начала немилосердно коверкать одну из прекраснейших арий bravura, которые я пел при ней в театре.
— Смею спросить, здоров ли ваш братец, сударыня?
— Он на охоте.
— А вы любите дичину, ваше сиятельство?
— До безумия. А вы, сударь?
— Страстно!
— А что вы лучше любите, дичину или музыку?
— Музыку я люблю за обедом, но теперь дичина была бы лучше.
Она встала и позвонила. В ту ж минуту вошел лакей.
— Принеси сюда паштет с дичиной, который пекли сегодня утром.
Через минуту лакей принес огромный паштет и, по знаку госпожи своей, поставил его на фортепиано. На другом конце инструмента явился, как будто по мановению волшебного жезла, большой поднос с тарелками, ножами, вилками и всем необходимым для того, чтобы образованные существа могли насыщаться. Синьора легкой и сильной рукой разломала стену аппетитной корки, сделала большую брешь в крепости, достала куропатку и принялась усердно ее кушать.
Я посмотрел на нее с удивлением, не зная, с ума ли она сошла или меня мистифицирует.
— Что ж вы не кушаете? — сказала она.
— Я не смел без приказания, ваше сиятельство.
— Не церемоньтесь, кушайте, — сказала она, продолжая проворно поедать куропатку.
Этот паштет был так хорош, так аппетитно выглядел, что я последовал философским советам положительного рассудка. Я тоже взял куропатку, поставив тарелку на фортепиано, и принялся есть с таким же аппетитом, как синьора.
«Если это не замок Спящей Красавицы, — подумал я, — и если эта лукавая фея не единственное живое существо во всем доме, то верно, скоро явится какой-нибудь дядя, отец, тетка или что-нибудь подобное, — одним словом, человек, на которого возложена многотрудная обязанность надзирать за этой буйной головкой. И я не знаю, до какой степени покажется приличным странный завтрак постороннего человека с хозяйской дочерью вдвоем у фортепиано. Впрочем, мне что за нужда! Надо посмотреть, к чему поведут все эти шалости, и ежели тут кроется женская ненависть, то когда-нибудь, хоть через десять лет, придет и моя очередь».
Между тем, я искоса посматривал на мою прекрасную хозяйку. Она ела сверхъестественным образом, нисколько не подражая глупостям девиц, которые стыдятся при людях кушать и сидят за столом, сентиментально сжав губки, как будто девицы не люди и не знают печальной необходимости питаться. В то время лорд Байрон еще не ввел в моду недостатка аппетита у женщин. Прихотливая моя синьора кушала на здоровье, как нельзя лучше. Через несколько минут она опять подошла ко мне, достала из паштета кусок зайца и крылышко фазана и отправилась на свое место; посмотрела на меня пресерьёзно и сказала с важным видом философа, который провозглашает важную истину:
