Глава девятнадцатая и последняя, которая бы могла стать прологом
АГАСФЕР
Он посмотрел вверх.
Небеса были чисты и безмятежны.
В пронзительную синеву из новенькой толстой трубы, выложенной из красного кирпича, полз густой желтый дым. На уставшую землю оседала копоть сгоревших человеческих надежд.
И тогда он закричал в тоске и смятении:
— Я вспомнил, Господи! Я вспомнил!
Он вспомнил.
Песок.
Жаркий ветер облизывал угловатые глыбы известняка вдоль извилистой тропы на Голгофу. Иисус остановился, облизывая пересохшие и жаждущие губы. Несший за ним крест также остановился.
Легионеры не торопились, с ленивым любопытством они наблюдали за происходящим. Один из них опирался на копье.
— Воды, — попросил Иисус.
Толстый сонный сапожник, скрестивший пальцы на поясе, отвернулся.
— Иди! — сказал он. — Не накликай беды на мое жилище! Проходи, проходи, пес! Скоро тебя не будет мучить жажда! Там ты напьешься вдоволь.
Иисус не слушал его.
За спиной сапожника белее пшеничной муки маячило испуганное, но полное любопытства лицо Иуды. Приоткрыв рот, бывший апостол смотрел на того, кого он предал так глупо.
Два разбойника с крестами уже ушли далеко вперед.
Один из римских легионеров легонько кольнул Иисуса копьем в спину, показывая, что надо поторопиться.
— Идите, равви! Идите! — против воли прошептал Иуда, стараясь не смотреть на крест.
Иисус понимающе улыбнулся ему.
— Я иду, — сказал он. — Легко ли будет идти тебе, дожидаясь моего пришествия?
Евно Азеф задрал голову и с надеждой смотрел в небеса. Легкий ветерок трепал его седые волосы, ласково сушил слезы на глазах. С пониманием истинного своего предназначения на земле горло Азефа перехватила горькая струна, она натянуто дрожала, и в воздухе стояла тоскливая рыдающая нота, которой в жизни Иуды предстояло длиться до нового Пришествия.
Второе пришествие завершилось, и теперь ему надлежало блуждать до третьего своего появления в полной неизвестности, когда оно будет и в чьем обличье он явится в мир.
— Я вспомнил!
Где-то в невидимой бездонной высоте, где остывали, готовясь к падению на землю, звезды, кто-то печально вздохнул:
— Ну, что ты кричишь, мой Сын? Это хорошо, что ты вспомнил. Радуйся, ты теперь ЗНАЕШЬ.
Утром Евно Азефа вывели за ворота. У ворот стоял автобус, который должен был отвезти его на станцию. Фон Пиллад сказал, что он может вернуться в свой дом и жить там до самого дня Страшного Суда, которого, впрочем, ждать оставалось не так уж и долго, и вернул ему прежние документы. Евно Азеф исчез и вместо него появился добропорядочный немецкий пенсионер Рюгге, которому предстояло вновь продолжить странствия, начатые при распятии на Кресте. Йоганн Рюгге повернулся к решетчатым воротам, к кажущемуся бесконечным колючему периметру лагеря, за которым белели опустевшие бараки. Новая труба только что законченного и опробованного в деле крематория уже еле дымила.
