Галка сердится, нервничает. Алеша плачет, не переставая.
— Да-да… — ноет, показывая на нас с Санькой, что означает «дай-дай…».
Мы по очереди предлагаем ему все, что едим сами: картошку, колбасу, помидор. Он все отталкивает, отворачивает лицо и орет, визжит по-прежнему.
Еще несколько минут безуспешных попыток его накормить, и Галка теряет терпение. Она хватает Алешу под мышку, в другую руку хватает тарелку с кашей и убегает в детскую комнату — там меньше соблазнов для Алеши. Из-за двери доносится приглушенный непрекращающийся плач.
Вдруг замечаю, что моя рука, в которой вилка, дрожит противной мелкой дрожью. Гляжу на Саньку. Он сидит насупленный и лениво ковыряется в своей тарелке. Я его увещеваю, и получается это раздраженно…
После завтрака начинаем снаряжать ребят на улицу. Пока ловим Алешу, ловим его каждую отчаянно барахтающуюся руку и ногу, Санька успевает вспотеть и его надо переодевать. Леша с ревом бегает за мамой, отбивается от шапочки, от пальтишка — голова гудит от его криков. Я, весь взмыленный, наскоро накидываю уличную одежонку. Мы уже почти готовы. Дозастегиваю Саньку и выпихиваю на лестничную площадку. Леша, уже одетый, тянется к маме, спотыкается о порог, шлепается, и рев, почти затихнувший, возобновляется с новой силой.
Галка убегает на кухню, приседает возле стены и плачет. Я хватаю Лешу на руки, выбегаю из квартиры — гуляние вроде бы началось…
Бывают моменты раздражения, проявления родительской нетренированности, когда либо Галка не соглашается со мной, либо я с ней не соглашаюсь. Поводы для несогласия чаще всего пустяковые, но вывести из равновесия они могут надолго. Для меня раздражение — как сигнал опасности, красная лампочка. Тут нужно немедленно замолчать и вслух не произносить ни слова. А все, что просится на язык, можно произносить мысленно, произносить с жаром, со страстью. Мысленные тирады очень хорошо разряжают — после них становится легко, поводы для несогласия утрачивают остроту, теряют свое значение. Помолчав, можно как ни в чем не бывало, заговорить о чем-то, что не касается недавнего несогласия…
Леша уперся двумя руками в радиолу, стоявшую на полу на ножках, и та, скрипя и содрогаясь, поползла по комнате. Лицо Алешино расплылось в торжествующей улыбке.
Мы с Санькой глядели и удивлялись. Ничего себе Геракл! В год и три месяца мебель двигает. Санька даже, по-моему, позавидовал, почему не ему, а брату пришла в голову такая идея.
Сравнивая, замечаю: Санька исполнительней Алеши, боязливей, нежней. Алеша лучше будет стоять за себя в жизни, Алеше легче будет жить. А Санька — мимоза, любой пустяк может его повергнуть в слезы, вывести из равновесия. Даже за столом на них посмотришь — и сразу разница видна: Санька сидит и тоскует над тарелкой, в час ест по чайной ложке. Алексей же молотит все без удержу да еще успевает побывать в маминой и папиной тарелках…
