— Не дам автобус! — категорично повторил он.
И тут я здорово разозлился: на себя, на него, на жадность эту.
Схватил автобус, трактор и перенес в другой угол комнаты. Сделал вид, что играю с ними — возил по полу и на Саньку демонстративно не обращал внимания.
Он заревел, громко и с обильными слезами, и во взгляде было ожидание: давай, мол, успокаивай.
Я глядел на него молча, подавляя желание подбежать, схватить на руки, приголубить.
— Не будь жадиной! — сказал резко. — Учись делиться игрушками!..
Правильно ли я сделал, не знаю. Теперь, спустя время, думаю, что изначально поступил не так. Надо было, видимо, попросить у него разрешения перед тем, как хватать автобус…
И все-таки главное в нашей жизни — те проникновенные миги, о которых я уже говорил. Но как трудно их выстраивать в единую линию. Между ними неизбежны паузы. Такие записки, как мои, неизбежно должны быть фрагментарны, отрывочны. Потому что само бытие фрагментарно — не в своей биологической протяженности, а в длительности психологической, в осознании и чувствовании себя.
Вот бреюсь у окна, глядя в зеркало. Санька проснулся и сидит на кровати. Я ловлю в зеркале его лицо. Взгляды наши тут же, в зеркале, встречаются.
— Ой! — удивляется Санька. — Папа задом наперед!..
Вот вечером лежу рядом с ним на постели — усыпляю его. Некогда, дела ждут, да и книжку хочется почитать. Но Санька бдительно сторожит. Едва я приподниму голову, он тут же кладет ручонку мне на щеку и давит, опуская на подушку.
— Папа, спи, спи! — шепчет. — Мы хорошие ребятки!..
У него появилась потребность проявлять сочувствие, сопереживать.
Просит:
— Папа, поплачь!..
Я притворяюсь горько плачущим. А Санька серьезно так и заботливо уговаривает:
— Не плачь, папочка!..
Обнимает меня, целует, успокаивает изо всех сил…
Домашний анекдот.
— У тебя папа кто? — спросили у Саньки.
— Врач, — ответил малыш.
— А мама инженер?
— Нет, мама хорошая!.. — возразил Санька…
А теперь домашняя сказка.
Я укладывал сына спать: переодел в пижамку, прикрыл одеялом.
— Папа, а кто на потолке живет? — спросил Саша.
— На потолке? Соседи! — рассеянно ответил я.
— А на стене?
— За стеной, ты имеешь в виду? Тоже соседи!
— Смотри, как соседи шевелятся!..
Тогда только я понял, что он говорит про тени, падавшие на стены и потолок. Они двигались, вздрагивали, жили своей тайной жизнью…
— Папа, а кто в лампочке живет?
— Огонек…
— А кто такой Огонек?
— Огонек — это добрый дедушка в красном халате… — стал я рассказывать, и сын слушал доверчиво, глаза распахнув и в душу принимая каждое слово. И я понял (а может, припомнил), что поначалу для человека мир — это сказка, и путь взросления — путь неохотного расставания со сказкой. И еще понял, что я сейчас для Саньки похож на старика Хоттабыча и очень важно быть именно добрым волшебником, а не злым…
