«Велено м-ру Гуку сделать то-то и то-то, подготовить микроскопическое наблюдение…». Такие записи то и дело встречаются в журнале заседаний. В уставе Общества было записано, что обязанность куратора— готовить к каждому заседанию три-четыре демонстрационных опыта, «не рассчитывая на какое-либо вознаграждение». Гук сам сооружал экспериментальные установки, на свои гроши покупал оборудование и материалы. Несколько позже, впрочем, ему было определено крошечное жалованье. За год философы заседали примерно 50 раз. Скоро все шкафы в комнатах Общества заполнились изделиями Гука. Он сделался душой всех собраний, показывал, рассказывал, выдвигал новые гипотезы, ниспровергал авторитеты. В 1663 году его избрали наконец полноправным членом, через полтора года он опубликовал «Микрографию» и тогда же занял должность профессора геометрии Грешэм-колледжа с правом квартировать в колледже. Здесь, в двух комнатушках, смотревших окнами на заросший травою двор, он прожил в невероятной занятости всю свою жизнь.
С юных лет искалеченный болезнью, согбенный, маленький, похожий на взъерошенную птицу с большой головой, шумный и вспыльчивый, но нерасчетливый и бескорыстный — таким был мистер Гук в жизни. Мало кто с ним дружил, но знакомых у него была тьма — весь город знал его, — и современники, самые разные люди, часто упоминают его имя. Все они сходятся на том, что это был человек, обиженный судьбой.
Самолюбие Гука страдало от его физического недостатка, но еще больше от того, что его дарования не были должным образом оценены. Он чувствовал, что ему грозит опасность растратить себя, не осуществив и и половины того, на что он был способен.
Гук был весь в работе, в непрестанной суматошной деятельности: с утра, если это не была среда — день заседаний Общества, — он садился за микроскоп, прилежно рисовал (рисовать он любил с детства и сам украсил свою «Микрографию» превосходными иллюстрациями), но тотчас, вспомнив о чем-то, вскакивал, бегал по комнате, вновь присаживался и исписывал бумагу чудовищными каракулями — заносил на память мысли. Предполагалось, что когда-нибудь он приведет их в порядок, но времени для этого чаще всего так и не находилось.
Перекусив чем попало, Гук принимался мастерить. Тут поочередно сооружались хитроумные экспериментальные установки, намечались проекты необыкновенных машин, кроилось собственное платье и тачались сапоги. Гук умел все. Так проходил день. Под вечер, надев истертые бархатные панталоны и шелковые чулки, нахлобучив громадный парик, сунув руки в кафтан с широченными рукавами, Гук отправлялся в город. Лошадей у него не водилось, он шел, хромая, по грязным, кое-где освещенным масляными плошками улицам.
