Весь процесс выглядел так. Я выстраивал кадр сначала в одной камере, затем в другой, включал их, быстренько занимал своё место возле девушки, и мы начинали игру. Кто не снимался в сексуальных сценах, вряд ли сможет понять, что испытывают актёры, раздевая друг друга перед камерой, лаская друг друга, останавливаясь по команде, продолжая по команде, всё по команде. В нашей же ситуации было ещё забавнее, потому что командовал я.
– Сбрасывай одеяло… Переползай ко мне… Бери меня руками… Ложись… Раздвинь ноги… Плохо! Давай повторим…
То и дело Наташа начинала смеяться. Не в голос, не громко, но у неё на лице расплывалась улыбка, с которой справиться не получалось, затем всё тело начинало мелко трястись от беззвучного внутреннего хохота. В ответ на её вытянувшиеся от уха до уха губы я злился, прикидывая в голове, попадёт это неуместное выражение в кадр или нет, бежал смотреть, что получилось на плёнке.
Чтобы продолжить съёмку с того же ракурса, приходилось менять крупность. Я снова выстраивал кадр и возвращался на свою актёрскую позицию. При этом я был без штанов. С эрекцией. Жаль, что никто не заснял нашу работу со стороны. Как только мы продолжили, я понял, что «костёр» совсем угас и пришлось разжигать его заново. Опять перебежки от любовного ложа к видеокамерам и обратно. Наташа хихикала, лёжа на пушистых шкурах, а я срезал новые куски воска со свечей и складывал их в банку для «костра».
– Продолжаем…
И мы продолжали…
Через несколько дней обнаружилось, что кадр, где девушка заплетала косичку получился слишком тёмный, пришлось переснимать Наташу (уже без декораций, просто на фоне тёмной двери, при свете того же «костра»). И ещё доснимали отдельно женскую грудь, потому что женская рука, перехватившая мою руку, вывалилась из кадра на крупном плане (я же не смотрел в камеру во время съёмки, а мы не лежали в кадре неподвижно), и в другой день я заснял другую женщину. И крупный план женских ног, между которыми проникает мужская рука, тоже пришлось доснимать позже, потому что требовалось выставить свет, схожий со светом в следующем кадре, где рука превращает влагалище в глину. Поэтому ноги тоже «взяты» у другой девушки. Словом, моя любовница в этой сцене состоит из разных людей, она составлена в единое целое, как пазл из разрозненных кусочков, но никто этого не заметил…
В кино меня больше всего привлекает изменение действительности. В литературе такого нет, потому что в литературе всё построено на воображении. Литература интерактивна: писатель сочиняет и отдаёт сочинение читателю, предлагая ему не готовую картинку, а некий словесный код, который расшифровывается каждым человеком по-своему. Читатель сам строит из этого кода окончательное изображение для себя. Писатель лишь рассказывает читателю, что надо увидеть, но окончательную картинку создаёт читатель. В кино режиссёр предлагает законченный вариант. Что сделано, то сделано. Режиссёр всегда ставит зрителя в жёсткие рамки: вот действующие лица, вот пейзаж, вот голос, вот свет. Конкретика во всём. И эта сторона киносъёмочного процесса нравится мне больше всего. Создавать мир, видоизменять существующий до неузнаваемости – вот настоящая магия.
