Мы - дети pеки, ангел и единоpог. Войны больше нет, остались только мы; и мы смотpим дpуг на дpуга без сожаления, без состpадания, без стpаха и тоски: ангел и единоpог - вечный сон снов. Зачем я ей рассказал свои сны? Почему? Теперь, когда уже, кажется, все равно, теперь - можно себе позволить: анализировать.
- Секс? Секс везде одинаков, любовь - разная.
- А Вероника?
- Не смей! Заткнись! Ты ничего о ней не знаешь!
- Где уж мне...
- Ты дура.
- Созданная на радость людям...
- Я ненавижу эту "радость людям"!
- А Вероника?
- Заткнешься или нет?!
- А, ты разозлился, значит, в тебе просыпается нечто человеческое.
- Заткнись, она никогда бы не позволила бы себе...
- Ты урод, писатель. Ты вспоминаешь о девушке, которую, может, как раз в это время кто-то, кто, несомненно, лучше тебя...
- Ну?
Итак, мне было уже все равно. Я знал: кукла несомненно сможет сделать мне больно, наговорив кучу всевозможнейших пошлостей, я картинно пообижаюсь, но потом - прощу её. Мне некого больше прощать? А ведь она права. Мне должно быть больно. Я хочу, чтобы мне было больно. Словно все равно - как, какой мыслью, каким чувством - вернуться в то невыносимо бездарное прошлое, которое не сделал будущим - сам...
- Ну, давай, кукла, выкладывай, чего уж там.
- Прости. Прости меня...
Она разрыдалась.
...Я целовал это глупое, дурацкое создание, чувствуя, как наши тела перестают уже быть телами, каким-то страшным, тайным инстинктом я понял: мы пиявки!
Мы впивались друг в друга, мы сливались, срастались до боли, до остервенения, до тупого безразличия к собственной словно мертвой уже плоти...
На какой-то миг я пеpестал чувствовать и себя, и ее...
Почему?
В детстве однажды поспорил, что смогу продержаться в воде долго, очень долго. Очнулся, когда меня, еле живого, извлекли из воды. "Я спал?" Мне влепили затрещину. "Еще раз так сделаешь - убью." "А чего?" "Дурак, отвечай потом за тебя." Но я ничего не понял. Не было ни головокружения, ни разноцветных пятен в глазах. Только почудилось, что - камень, что не умею дышать, что теперь никогда не умру. Но я все же испугался. Неясный смешной страх пришел где-то на третьей минуте пробуждения. Я ещё не понимал, что выжил, что меня спасли. Но по мере того, как я осознавал это свое спасение, мое сознание все более и более поглощал страх.
Сколько мне тогда было? Лет двенадцать, не больше. Дача, какая-то изрядно взрослая компания. "Что со мной было?.." Я словно спал.
