Ирина потянула меня на себя, Я полностью накрыл ее своим широким телом. Она задвигалась подо мной, завилась вьюном, жарко задышала, быстро поплыла, хотя я еще и наполовину не восстал. О такой женщине только мечтать! Едва я прикоснулся к низу ее живота, Ирина снова задрожала и снова поплыла, издав протяжный гортанный звук и крепко прижав меня к себе.
— Подожди, подожди, хватит.
Я попробовал пошевелиться, выбраться из ее объятий, но она снова крепко сжала меня руками и ногами:
— Тихо, тихо, не шевелись.
— Почему? — удивился я.
— Не надо, — сказала она, не раскрывая глаз. — Больше не надо, а то я привыкну, — что тогда буду делать?
Я с удивлением посмотрел на лицо Ирины с закрытыми глазами, по-ангельски просветленное. Мне было непонятно, почему она сознательно лишает себя удовольствия? Много ли у нее радости в жизни?
— Почему? — снова спросил я. И Ирина, открыв глаза, ответила:
— У меня не так уж часто происходит подобное. Последний раз, наверное, с год или больше назад. Не хочу привыкать. Знаешь, как потом тяжело по ночам. Особенно, когда это начинает тебе сниться, тебя изводить.
Я знал. В своих снах я со многими занимался любовью. Рядом спала Лида, но я изменял ей во сне с другими. И чувство это охватывало меня целиком. С Лидой давно уже такого не случалось.
— Тебе было хорошо? — спросила, окончательно придя в себя, Ирина.
— Да, малышка, — прикоснулся я губами к ее губам. Ирина ответила на поцелуй.
— Может, все-таки еще?
— Нет-нет, лучше в другой раз, ладно? На сегодня и так выше крыши. Подружка вывернет меня наизнанку, выуживая подробности, — затрещала, как раньше, отряхнув перышки, Ирина.
Я, отодвинувшись в сторону, залюбовался ею. Она лопотала и лопотала, устремив глаза в потолок, а я смотрел на нее и снова водил пальцами по краю ее губ, подбородка, скул, бровей, опускался к шее, ключицам, переходил к плечам, рукам, груди. Хотел, казалось, навсегда запечатлеть в сознании мгновение, которое неторопливо наполняло мою душу, делало ее счастливой. Кто знает, может, в дальнейшем этих мгновений больше не будет, и может, ограничивая себя в желаниях, Ирина права: воспоминания о них наполняют одних счастьем, других — болью. Я не хотел, чтобы минуты счастья превратились в моей памяти в минуты боли и сожаления. Боли об утраченном, невосполнимом, очередной раной в сердце.
— Ой, слушай, это что уже: без пятнадцати двенадцать? У тебя правильно идут часы? — неожиданно всполошилась Ирина, случайно бросив взгляд на неоновый циферблат настольных часов напротив.
