Я усмехнулся.
— Да нет, Серый, это все не по мне, без обид.
— Как знаешь, — Дрыщ сразу же потерял ко мне интерес.
Я переоделся, сунул влажное белье в сумку.
— Пошли провожу, — предложил Баскаков.
Вышли во двор. Стемнело еще больше, но уличные фонари и снег не давали тьме сгуститься.
Баскак закурил. Я отказался.
— С завода-то чего ушел? Попробуй, найди сейчас чего-нибудь.
— Не знаю. Не хочу сейчас задумываться над этим, но что не вернусь — это точно, опостылело унижаться.
— И куда теперь?
— Там видно будет, — не больно весело усмехнулся я. — Пойду. Спасибо за игру, прямо душу отвел. Увидимся еще как-нибудь.
— Конечно увидимся, — горячо пожал мою руку Баскаков.
Разошлись. Меня резануло прощание с другом: как будто мы снова расставались на долгие годы. Но уже через пару минут, взбодрившись морозным воздухом, я и думать об этом забыл, не шел, а словно парил над землей. Меня это радовало: возвращалось старое ощущение парения, которое всегда возникало у меня после каждой тренировки и которое потом, казалось, ушло навсегда. Значит, я еще полон сил, еще не сдался, во мне остался жар, подпитывающий изнутри. И эта авантюра со стиральным порошком… По сути, я еще час назад был безработным, — а тут тебе первое предложение. И хотя я от него отказался, знак, что нечего отчаиваться, судьба еще не раз даст реальный шанс подняться, был мной воспринят с радостью: будут еще подобные предложения, будет и на моей улице праздник, надо только сильно верить в это. По-настоящему.
Вы никогда не задумывались, каково это чувствовать себя безработным? Хотя нет, не совсем точно. Безработный — скорее всего и, наверное, прежде всего человек, ищущий работу, жаждущий найти, желающий работать. Я же пока ничего не желал, я отдыхал, пытался на полную катушку проникнуться новым чувством: ощущением свободы. Я не собирался стать тунеядцем, существом, которое полностью осознало вкус безделья, не собирался сидеть на чьей-либо шее, лодырничать, просто наслаждался своим ничегонеделаньем.
Меня теперь мало что беспокоило. Расчетных, которые я чудом получил (чудом, ибо люди иногда по полгода ждут подобной подачки), при скромном рационе мне хватит месяца на полтора. Значит, я ещё смогу куда-нибудь съездить. К примеру, на шабашку (калымная работа и при Союзе всегда была денежной). Но пока я только спал, ел, смотрел телевизор или читал, заранее зная, что всё это мне скоро надоест. Но я упорно продолжал читать, смотреть телевизор и кайфовать от свободы, иногда, правда, ловя себя на мысли, что все это так, несерьезно, временно, что пройдёт какое-то время и я снова поднимусь в шесть утра, выпью горячего крепкого чаю со свежим аппетитным бутербродом (сливочное масло поверх срезанного куска батона я с удовольствием размажу вдоль и поперек кухонным ножом), потом закоулками побреду мимо Центра занятости, мимо нового здания налоговой инспекции (моя бывшая восьмилетка), миную недлинный ряд вытянутых слева и справа однообразных гаражей и вольюсь в конце концов в гудящий, как пчелиный рой, поток таких же работяг, как и я. Но чудес не бывает, и я снова, открыв поутру глаза, вижу свой посеревший от времени потолок, оклеенные бумажными обоями стены, настенные часы над входом в гостиную и вспоминаю, что на самом деле я остался без работы и без жены.
