— Ну, мало чего. Лида так и не звонила?
— Чего ей звонить? Она сделала свой выбор.
— Все равно это нехорошо. Одному нехорошо, — посетовала мама.
— У вас одни понятия, у современных девушек другие. Значит, ей без меня лучше. Может, я не парень ее мечты, — заулыбался я с иронией.
— Чем же тогда думала, когда замуж выходила? — вклинился в разговор отец.
— Это ее надо спросить, — ответил я. — Или ее подруг. У нее много появилось советчиц. Особенно в последнее время.
— Да, нынче много развелось «добрых» советчиков, — сказала мама.
— Наоборот, — усмехнулся я снова. — Теперь Советы развалились, все стали буржуями, а у буржуев и мораль буржуйская.
— Везде хорошо, где нас нет, — подытожил отец.
Я поднялся.
— Спасибо за обед, наберу воды и пойду.
— Может, все-таки возьмешь на вечер пару окорочков, я утром жарила, вечером разогреешь и съешь.
— От окорочков не откажусь.
«Ножки Буша» — простой способ утолить голод, дешево и сердито, как гласила реклама на каждом углу.
Я прошел в ванную, поставил ведро под струю воды. Ведро наполнилось быстро — сегодня напор был на удивление приличный.
— Ты вечером опять к магазину? — спросил я у матери (она по вечерам приторговывала у центрального магазина сигаретами, одноразовыми зажигалками, жвачками и семечками; закупала в соседнем городе, где подешевле, возила в наш). — Как ты не боишься допоздна с товаром сидеть, да еще в темень домой с деньгами возвращаться?
— Да чего старушке бояться? — ответила мама. — Я там не одна. Рядом такие же торговки сидят. Фонари горят, люди еще бродят. Иногда проходит милиционер, отпугивает от нас пьяных, а когда надо обратно, отец меня встречает.
— Хочешь, теперь я тебя встречать буду? Все равно пока делать нечего.
— Полно тебе, сынок, отдыхай, пока работу не найдешь. Когда еще выпадет в жизни минутка отдохнуть?
Такой моя мать была во всем: лишь бы ее дитяти было комфортно. Малый ли, взрослый, — я до конца дней оставался ее заботой. Понимая это, я ее заботой никогда не злоупотреблял.
— Тогда я пошел, — я вынес ведро с водой в прихожую, стал обуваться и одеваться.
— Звони или забегай, когда будешь не у дел, — мать поцеловала меня на прощание.
— Пока, пап!
— Пока! — сказал, выглянув из кухни отец.
— Иди только осторожней, не поскользнись, под снегом сплошной лед, — сказала мама.
— Постараюсь.
Я вышел из квартиры. Дом, в котором прошло мое детство и юность. Двор на две двухэтажки. Шестнадцать квартир. Рабочие, строители, шахтеры. Русские, украинцы, белорусы, прибалты… Что им было делить? Жили одной семьей, праздники отмечали всем двором, всем двором играли свадьбы, провожали юношей в армию, хоронили стариков. Двор был всегда полон разновозрастной детворы, теперь стал пустым. Первыми отчего-то стали уходить на тот свет мужчины. Перестройка, что ли, на них так повлияла? Хрупкие они все-таки всегда были, слабее женщин.
